Страница 2 из 3 ПерваяПервая 123 ПоследняяПоследняя
Показано с 31 по 60 из 81

Тема: ПНИ. Психоневрологические интернаты и сопровождаемое проживание.

  1. #1
    Архивариус Аватар для НиКошка
    Имя
    Ника
    Регистрация
    16.01.2014
    Адрес
    Россия Рязанская
    Сообщений
    16,892
    Записей в дневнике
    3
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 12,093/44
    Присвоено: 12,322/2

    0 Недоступно! Недоступно!

    ПНИ. Психоневрологические интернаты и сопровождаемое проживание.

    Все по теме. Да минует она тех, кого мы любим.

  2. #31
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда:

    Елена Маро: «Любое закрытое учреждение порождает неограниченные возможности для издевательств над людьми»

    05.04.2016 00:01:00

    Согласно некоторым статистическим данным, каждый 800-й россиянин в перспективе имеет шансы стать потенциальным клиентом психоневрологического интерната (ПНИ). Из расчета более чем 140 млн населения России эта цифра звучит тем более устрашающее, что проживающих в таких социальных учреждениях не считают людьми, чьи права и интересы надо последовательно отстаивать. Ответственный редактор «НГ-политики» Роза ЦВЕТКОВА попросила рассказать юриста, адвоката Московской коллегии адвокатов Елену МАРО, с какими трудностями ей приходится сталкиваться при оказании правовой помощи самой бесправной категории инвалидов.

    – Елена Васильевна, знаю, что вы не первый уже год на добровольных началах оказываете юридическую помощь инвалидам, проживающим в социальных специализированных учреждениях. Какие права людей – которым, трудно представить, но предстоит провести в психоневрологических интернатах едва ли не всю свою жизнь – вам приходится отстаивать прежде всего? Ведь не секрет, что общество в большинстве своем относится к проживающим в ПНИ не иначе как к психам, которых потому и изолировали от остальных людей, что они не вполне нормальны.

    – Подобное отношение абсолютно невозможно в нормальном и здоровом обществе. Могу сказать одно: иные люди, в силу разных обстоятельств попавшие в ПНИ, гораздо порядочнее, чище и разумнее тех, кто относится к инвалидам с таким пренебрежением. Но давайте сейчас будем говорить не о морали, это отдельная и трудная тема, а о правах инвалидов, многие из которых действительно обречены на проживание в ПНИ практически навсегда. И знаете, во многих случаях почему? Потому что это люди, которые не знают своих прав, им никогда не оказывалась правовая помощь.

    Вот самый наглядный пример – человек, который поступил в психоневрологический интернат из коррекционного детдома по путевке Министерства социальной защиты. Помимо того, что он всю жизнь прожил в детдоме, лишенный возможности хоть как-то адаптироваться в социуме, он даже не подозревает, что ему, оказывается, как сироте положено жилье от государства при достижении 18 лет. Срок законом на данный момент не установлен. С 1 января 2013 года из статьи 8 Федерального закона РФ от 21 декабря 1996 года № 159-ФЗ «О дополнительных гарантиях по социальной поддержке детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей», и из пункта 2 статьи 57 Жилищного кодекса РФ пропало упоминание о том, что жилье детям-сиротам предоставляется вне очереди. Но мало того, что ему никто не разъяснил этих его имущественных прав, но и, как правило, – уж не знаю, с чем это связано: с позицией ли самого Министерства соцзащиты или с директивой других госорганов – его еще и лишают дееспособности. Тому масса примеров – на практике по выпуску из детдома инвалиды от рождения второй группы поступают в психоневрологические интернаты, увы, уже недееспособными.

    – Что влечет за собой такой статус? Человек уже не может ничем самостоятельно распоряжаться, в том числе и жильем, и все эти вопросы находятся в ведении опекуна? А кто определяет, где в дальнейшем должен проживать инвалид?

    – Ответственность за каждого инвалида, проживающего в ПНИ, лежит на администрации ПНИ и Министерстве соцзащиты, которое направило его в этот интернат. В законе не прописано, куда конкретно его должны перенаправить из детского дома, в какой интернат. Эти вопросы регламентируются самим ведомством в регионе, где до 18 лет жил в коррекционном детдоме такой ребенок. Министерство социальной защиты по путевке направляет каждого инвалида в зависимости от наличия свободных мест в тот или иной интернат. Это своеобразный такой конвейер. И совершенно неподготовленные, неадаптированные ребята с самыми разными диагнозами, а иногда и без таковых попадают в специализированные интернаты, где условия проживания фактически казарменного типа, иногда по 6–10 человек в комнате, и где с учетом специфики учреждения имеются закрытые этажи. А это значит, что отныне жизнь молодого человека полностью подконтрольна: во сколько подъем, завтрак, прогулка, что и сколько ему пить, курить, спать, что надевать – зависит уже не от него самого, а от сотрудников, работающих в этом ПНИ.
    И в таких условиях инвалид начинает проживать, совершенно не зная, что он имеет право на социальную адаптацию, образование, развитие, трудотерапию, лечение и что за счет части его пенсии покрывается его проживание в том или ином интернате.

    – Разве за адаптацию даже недееспособного человека не отвечает опекун, например? И кто, как не юрист в этом самом ПНИ, обязан не только разъяснять инвалиду его права и возможности, но и отстаивать их в необходимых ситуациях?

    – Конечно! Потому что человек, лишенный дееспособности, в соответствии с законодательством не вправе решать вопросы финансового характера. И в такой ситуации назначается опекун, как правило, это директор интерната или сотрудник социальных органов.

    – У которого под опекой может находиться несколько сотен человек, если учесть численность наших ПНИ…

    – Да, и который в том числе распоряжается имуществом, пенсией, всеми финансами, которые человек получает. В нашей стране, к сожалению, если ты лишен дееспособности и если твоим опекуном является не какой-то близкий тебе человек, а, к примеру, администрация интерната, ты становишься фактически пылью придорожной, уж извините меня за это абсолютно не правовое выражение. Но нет реально никаких прав у недееспособных людей в психоневрологических интернатах, всем распоряжается твой опекун, а если к тому же у недееспособного инвалида нет никаких контактов с внешним миром, то можно представить, какие неограниченные возможности появляются у опекуна в случае его непорядочности и недобросовестности.
    Хотя в соответствии с поправками в 442-ФЗ Закон «Об основах социального обслуживания в РФ», которые вступили в силу в 2015 году, к каждому человеку, проживающему в интернате – неважно, открытого или закрытого типа, – должен применяться индивидуальный подход. Это касается как сферы социальных услуг, которые помимо стационарного обслуживания – проживания, питания, мягкого инвентаря – должен теперь предоставлять интернат в индивидуальном порядке, так и программ развития и коррекции, адаптации и т.д. Но на практике такого нет и в помине.

    Более того, очень часто прав на свободу передвижения или распоряжения личными сбережениями в интернатах лишают и дееспособных граждан. Это может выглядеть как наказание за какую-нибудь ничтожную провинность. Например, человек вовремя не встал утром или же задает много вопросов, или жалуется на питание в интернате.

    – Когда люди, до сих пор бесправные, начинают проявлять правовую активность и заявлять о своих правах, они становятся неудобными?

    – Да, администрация любого ПНИ, за редким исключением, вряд ли заинтересована в том, чтобы заниматься проблемами каждого отдельно взятого инвалида персонально. Потому что если в вверенном тебе учреждении более 400 человек, то легче работать, если они не доставляют тебе особенных хлопот. Поэтому нередко используется и такая форма подавления активности проживающих, как изоляционно-медикаментозная. Я не врач, но если молодые люди, которым просто в силу возраста положено быть энергичными и мобильными, жалуются на то, что им все время хочется спать и что они себя плохо чувствуют, согласитесь – это вызывает вопросы, в силу каких причин возникает такая апатия.

    – Интернат, тем более специализированный, – это почти всегда система, стремящаяся к закрытости. Как помочь там находящимся людям в том, чтобы отстоять их гражданские права? Ведь психоневрологический диагноз – это не приговор на забвение. А общество узнает о судьбе таких людей лишь в экстремальных ситуациях, чего стоит просто вопиющая история в одном из детских коррекционных домов в Биробиджане, директор которого на протяжении длительного времени не только безнаказанно насиловал малолетних воспитанников, но и даже снимал это на видео. А выяснилось все в ходе возбужденного много раньше уголовного дела по расследованию финансовых махинаций со средствами несовершеннолетних в том же детском доме, по которому фигуранты, кстати, подпали под амнистию в 2012 году. И только сейчас благодаря усилиям следствия стало известно о более ужасных вещах, творившихся там.

    – Без участия общественных сил и волонтеров никакое следствие не докопается до глубин происходящего. Тенденция всех интернатов психоневрологической направленности – не выносить сор из избы. Вовнутрь не так просто попасть человеку со стороны, это действительно закрытые по факту учреждения, вам всегда сошлются на то, что у вас, согласно законодательству, нет допуска ни к личному делу инвалида, ни тем более к его диагнозу. И потому не секрет, что администрация в любом таком учреждении крайне неохотно идет на контакты с волонтерами, сестрами милосердия и иными сторонними лицами, будь то юрист или врач.

    Любое закрытое учреждение порождает неограниченные возможности для коррупции, пыток и многих других издевательств над беззащитными людьми. Есть совершенно замечательные учреждения, где соблюдаются все права инвалидов, но даже там это произошло не сразу, а во многом потому, что в свое время туда, можно сказать, внедрились волонтеры. И там, где они есть, сразу появляется возможность хоть что-то проконтролировать. То же использование пенсионных инвалидных накоплений, например. Иначе, если человек недееспособный и его пенсией распоряжается опекун, то есть все та же администрация интерната, доказать, что денежные средства тратились как-то не так, – нереально. Конечно, в случае если есть родственники, они могут запросить информацию, но большая часть проживающих в ПНИ – из коррекционных детдомов, брошенные.

    В моей практике был уникальный случай, когда я занялась делом инвалида, 25 лет прожившего в ПНИ, и, когда я подняла его личное дело, поступившее из Уваровского коррекционного детдома, оказалось, что комиссия дважды дала заключение о нецелесообразности нахождения его в коррекционном детдоме! Вы понимаете, насколько сломана судьба человека, который прожил с самого рождения всю свою жизнь в коррекционном учреждении, по сути, без психического заболевания?! Это жертва системы! Куда смотрело министерство?

    – Удалось добиться его выхода на волю?

    – Да. Получению квартиры помогли волонтеры, юристы правовой общественности.

    – Извне?

    – Да. Если бы общественность не вмешалась, ничего бы не было. Юрист интерната не занималась этим вопросом. А судьба юноши искалечена, этого уже не изменить.

    – Но ведь кто-то должен понести ответственность за такое надругательство над жизнью?

    – Доказать намеренность в таком случае очень тяжело. Я считаю, ответственность должны нести сотрудники министерства субъекта Федерации. Министерство у нас является учредителем этих госучреждений, оно назначает туда своих директоров, которых вправе проверять и как учредитель, и как получатель бюджетных средств.

    – С какими трудностями вам приходится сталкиваться в оказании правовой помощи инвалидам в ПНИ?

    – На своем опыте могу сказать, что нередко ощущаю колоссальное противостояние: задействованы абсолютно все структуры, начиная с местных правоохранительных органов и заканчивая соцслужбами, которые, наоборот, должны блюсти и охранять права инвалидов. Те же проблемы и на уровне судебной системы – сплошная круговая порука, особенно заметно это, если речь идет о судах районного или городского масштаба.

    – Удается сломать, превозмочь эту систему блокировки?

    – Да, но это очень редкие, исключительные случаи.
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 06.04.2016 в 10:14.

  3. #32
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    "Так, Бероев припомнил, как, посетив своих подопечных в одном из интернатов, он неожиданно вернулся забрать забытую там вещь. К этому времени четверо мальчишек с синдромом Дауна уже были в смирительных рубашках и с заклеенными ртами. «Да балуются», — объяснила нянечка.

    «Все эти проблемы нам хорошо известны, и то, что это не частные случаи – тоже, — подвела итог обсуждения Голодец. — Мы будем подробно рассматривать результаты всех проверок, пока не получим по-настоящему правдивую информацию. Но надо искать решение проблемы». Для начала она предложила устроить «некую общественную аккредитацию учреждений». А также отобрать 10 лучших интернатов и начать тиражировать их опыт. «Надо выбирать лучшие практики, когда люди слышат только о худших – это демотивация», — объяснила она."

    Отсюда. Весь текст:

    «Детей тут воспринимают как диагноз»


    У многих детей в интернатах психоневрологического профиля диагнозы просто подогнаны под тип учреждения, утверждают общественники

    Ирина Резник 21.09.2013, 13:48

    Минтруд проверил дома-интернаты для умственно отсталых детей и не нашел нарушений: все дети находятся там обоснованно, в соответствии с диагнозами. Пришедшие с повторной проверкой НКО утверждают, что сами эти диагнозы не соответствуют действительности. А плачевное состояние детей объясняется прежде всего их «чудовищной педагогической запущенностью».

    На состоявшемся в пятницу заседании совета при правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере рассматривались результаты проверки детских учреждений социального обслуживания психоневрологического профиля на предмет обоснованности помещения в них детей. Возглавляет этот совет вице-премьер по социальным вопросам Ольга Голодец. Докладывал замминистра труда социального развития Алексей Вовченко.

    Основанием для помещения детей в специальные учреждения являются следующие диагнозы: умственная отсталость разных степеней, в том числе с нарушением поведения или двигательных функций, эпилепсия, шизофрения, синдром Дауна, заболевания центральной нервной системы, аутизм, слепота или глухота с умственной отсталостью. Около 20% детей в интернатах – лежачие больные.
    По словам Вовченко, в 127 учреждениях страны было проверено 20 942 воспитанника с ограниченными умственными и психофизическими возможностями в возрасте от 4 до 18 лет и старше (в так называемых отделениях инвалидов молодого возраста), имеющих соответствующие патологии и противопоказания для нахождения в обычных интернатах.

    «Установлено, что при поступлении в учреждения диагнозы клиентов из числа детей-инвалидов соответствовали показаниям для помещения их в интернаты психоневрологического профиля. Не подтвердились только 10 диагнозов — четыре в Республике Ингушетия и шесть в Республике Коми», — рассказал замминистра. Кроме того, было осмотрено 17 918 детей в возрасте до 17 лет, и у всех подтвердился психиатрический диагноз, поставленный им при поступлении в интернаты местными медико-психолого-педагогическими комиссиями (МППК), отметил чиновник.
    По словам Вовченко, не все эти дети имеют способность к обучению: в целом по программам коррекционных школ занимается не более 15%.

    При этом у большинства детей-инвалидов имеется «разработанная учреждениями медико-социальной экспертизы индивидуальная программа реабилитации». Им прививают навыки самообслуживания, элементарные трудовые навыки, готовят к самостоятельной жизни. Впрочем, никакой самостоятельной жизни в будущем у этих детей все равно нет: в силу медицинских диагнозов у них одна дорога – в психиатрический интернат для взрослых.

    Параллельно с официальными органами собственные проверки проводили эксперты общественных организаций, занимающихся проблемами детей и молодых людей, проживающих в психоневрологических интернатах. И хотя число проверенных ими учреждений многократно уступает тому, о котором докладывал замминистра, количество обнаруженных нарушений зашкаливает.
    «У многих детей диагнозы просто подогнаны под тип учреждения.

    Минтруд выявил по всей стране только 10 неправильных диагнозов, но я могу назвать 10 таких примеров только в одном учреждении. И подтвердить это документально: на заснятых нами видеороликах все видно невооруженным глазом. Как и чудовищная педагогическая запущенность нормальных в интеллектуальном плане детей. В одном из интернатов мы видели семь детей нормы, не имеющих ни одного класса образования.

    И эти дети будут на всю оставшуюся жизнь привязаны к этому учреждению, потому что им в самом начале обрубили все возможности», — заявила президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская, участвовавшая в инспекции нескольких учреждений в Тульской и Владимирской области.

    По словам директора региональной благотворительной общественной организации «Центр лечебной педагогики» Анны Битовой, ей, логопеду, проработавшему 10 лет в психбольнице, непонятно, как можно было за столь короткое время перепроверить все эти диагнозы.
    «Чтобы делать обоснованные выводы, надо не просто смотреть документы, а проводить углубленную диагностику, — считает участвовавшая в поверках московских интернатов Битова. – И делать это грамотно.

    Такой пример: наш нейропсихолог смотрит объективные показатели мозга 14-летнего мальчика и делает заключение, что он вполне мог бы как минимум читать и писать, но его этому не научили. Зато теперь делают выводы, апеллируя к отсутствию знаний, умений и навыков, которые ему не дали».
    Впрочем, кроме педагогической запущенности есть еще и объективные психиатрические диагнозы, отмечали официальные лица. Так, по словам замруководителя московского департамента социальной защиты Татьяны Потяевой, на днях она посетила концерт в честь 15-летия одного из городских интернатов.

    «На этом концерте один мальчик спел четыре песни, а я спрашивала себя, какая у него должна быть память и почему он тут находится, — рассказал Потяева. – Да, мальчик чудесный, согласился со мной директор интерната, но у него бывают обострения психического заболевания. Нельзя отклоняться от медпоказаний. Но это, конечно, не значит, что с каждым ребенком нельзя работать индивидуально».
    Упоминание об индивидуальной работе подействовало на общественников, как красная тряпка на быка.

    «ИПР (индивидуальный план реабилитации) есть у каждого ребенка, и написать там можно что угодно, — заявила Битова. — Но бюро медико-социальной экспертизы не контролирует главное – выполнение этих планов. На бумаге для ребенка с ДЦП прописывают лечебную физкультуру, а на деле в интернате нет ни специалиста по ЛФК, ни технических средств реабилитации, ни помещения для них.
    Например, в расположенном в здании детсада интернате живет 98 детей, на каждого приходится три метра общей площади, включая туалеты. Я спрашиваю у директора, где у вас вертикализаторы (приспособления, позволяющие стоять детям с ДЦП), и слышу в ответ: «А куда мы их поставим?»

    Еще один пример касался слабовидящих детей. По словам Битовой, такие дети должны постоянно носить очки, но в интернате ей ответили, что это небезопасно. «Они даже не знают, что давно уже существуют безопасные пластиковые очки», — возмущалась Битова. Участвовавший в той же проверке соруководитель Благотворительного фонда поддержки детей с особенностями развития «Я есть!» актер Егор Бероев добавил, что в одном из интернатов ни у одного из детей вообще не было официальных показаний для очков.
    «После нашей проверки 57 детей стали ходить в очках и еще 15 поставили на учет к офтальмологу, — рассказал он.

    — Зато нам объясняли, что эти дети умственно отсталые, потому что не могут есть ложкой. Да они эту ложку просто не видели!»
    «В Ульяновской области слабовидящей девочке вместо того, чтобы купить очки по выписанному еще два года назад рецепту, поставили диагноз «необучаема», — продолжала Битова. — Слабослышащие дети должны постоянно носить слуховые аппараты, но они их получали на 15 минут в день в кабинете у логопеда».

    Затем члены совета перешли к условиям проживания детей в интернатах, где 15–20 кроватей в палате считается нормой, а из-за нехватки персонала гулять детей выводят раз-два в неделю. У детей в интернатах нет не только личного пространства (тумбочки или хотя бы полочки для вещей), но даже личной игрушки, возмущались общественники.

    «Все упирается в то, что детей тут воспринимают не как детей, а как диагноз, — считает соруководитель фонда «Я есть!», актриса Ксения Гюрова (Алферова). — В одном из интернатов, куда мы привезли каждому ребенку свою игрушку, директор сказала: нет, они будут с ними играть, а не спать».

    Все интернаты имеют образовательную лицензию, напомнила Битова. При этом детей ничему не обучают, а в штате учреждений работает не более 20% педагогов. Впрочем, взяться им там неоткуда, особенно после того, как подобные учреждения передали из системы образования в соцзащиту и сотрудники потеряли педстаж, более приличную учительскую зарплату и льготы.
    Поговорили и о личном опыте волонтерской работы в интернатах.

    Так, Бероев припомнил, как, посетив своих подопечных в одном из интернатов, он неожиданно вернулся забрать забытую там вещь. К этому времени четверо мальчишек с синдромом Дауна уже были в смирительных рубашках и с заклеенными ртами. «Да балуются», — объяснила нянечка.

    «Все эти проблемы нам хорошо известны, и то, что это не частные случаи – тоже, — подвела итог обсуждения Голодец. — Мы будем подробно рассматривать результаты всех проверок, пока не получим по-настоящему правдивую информацию. Но надо искать решение проблемы». Для начала она предложила устроить «некую общественную аккредитацию учреждений». А также отобрать 10 лучших интернатов и начать тиражировать их опыт. «Надо выбирать лучшие практики, когда люди слышат только о худших – это демотивация», — объяснила она.
    [свернуть]





    Последний раз редактировалось Елена; 07.04.2016 в 23:03.

  4. #33
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда, Stop ПНИ пишет:

    О САМОМ СТРАШНОМ

    «Что самое страшное вы видели в психоневрологическом интернате?» - это обычный вопрос, который довольно часто задают и задавали мне журналисты. Ни разу ответ на него не вошел в запись программы или в опубликованное интервью. Я не знаю, что они ожидали услышать. Про людей, привязанных к кроватям и батареям? Про уколы сульфозина, от которых человека буквально корежит, и которые страшнее многих изощренных пыток? Слава Богу, меня миновала участь видеть такие вещи. Я знаю, в каких интернатах они происходят. В эти интернаты не пускают волонтеров. Но дело не в этом.Самое страшное из того, что я узнала о зле: ЗЛО ТВОРИТСЯ ОБЫДЕННО.
    Первое и очень тяжелое впечатление от интерната: это посещение этажей. До этого я ходила в интернаты, но только на территорию, в актовый зал, в комнату для посещений. Когда мы в первый раз пришли в ПНИ, где мы сейчас работаем, директор решил провести нас по этажам, познакомить с проживающими. И мы пошли. Я знала, что должна держаться молодцом, потому что я раньше хотя бы бывала в ПНИ, а для многих волонтеров это был вообще первый подобный опыт.
    И вот в узких, непроветриваемых, пропахших, душных, вонючих коридорах я увидела десятки людей. Девушек и женщин. В байковых халатах. С ужасными уродливыми стрижками. Без зубов или с изъеденными кариесом зубами. Они как-то бессмысленно сновали и перемещались в пространстве. Они живут так годами. Даже десятилетиями. Первая ассоциация: животные за решеткой клетки в зоопарке также бессмысленно и обреченно ходят туда-сюда.
    Но не это было самое страшное. Очень страшно и очень больно стало тогда, когда они увидели нас. Потому что они стали улыбаться, обращаться к нам со словами приветствия, протягивать к нам руки. Это было так невыносимо: они живут в ужасных, бесчеловечных условиях и все равно улыбаются нам, хотят общаться, хотят быть с нами. Среди них была хрупкая девушка маленького роста, Марина. Когда женщины собрались вокруг нас, ее стало совсем не видно. И она стала подпрыгивать, махать мне рукой и кричать: «Привет! Привет! Я Марина!» Ей было так важно, чтобы и ее тоже заметили, чтобы просто обратили внимание.
    Я посмотрела на других волонтеров. Они закаменели лицами. Нормальные люди не могут не чувствовать ужаса и боли, когда они сталкиваются с чем-то столь беззащитным, беспомощным и искренним на фоне всего столь бесчеловечного. Некоторые волонтеры старались улыбаться в ответ. И я тоже. Но это были резиновые, натянутые улыбки. В одну секунду мы поняли, ЧТО могут сделать с человеком его же соплеменники (не могу написать «братья»). И КАК неистребимо в жертвах всепобеждающее человеческое желание все равно быть рядом с другими, или быть хотя бы замеченным, чтобы тебе сказали «Привет!» и улыбнулись.
    Я не могу пожаловаться на слабые нервы. Но после этого визита я еще в течение нескольких недель видела флэшбэками, какими-то черно-белыми вспышками этих несчастных людей - и особенно часто: подпрыгивающую, машущую рукой и улыбающуюся мне Марину. Потом острая травма сгладилась, флэшбэки прошли. Но боль этих людей осталась со мной навсегда.
    Мария Сиснёва, волонтер
    [свернуть]

  5. #34
    Местный Аватар для НатКох
    Имя
    наталья
    Регистрация
    19.01.2014
    Адрес
    орел
    Сообщений
    1,347
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 1,355/1
    Присвоено: 2,597/0

    0 Недоступно! Недоступно!
    Елена, нервы никудышние стали, читаю эту тему и реву и ночь не сплю.

  6. #35
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    НатКох, Наташа, я не реву, чувствую гнев, но выхода не вижу, и не вижу, чтобы наши дети были кому-то нужны, кроме нас, после 18 лет.
    У мужа умер отчим. Его сын от другой жены в ПНИ, сильная УО. Как он там, я не знаю, но отец его навещал, брал на выходные. Квартира, чую, которую он оставил бывшей жене и заработана им, отошла ПНИ. Т.к. бывшая жена тоже умерла. Свекровь не смогла снять небольшие деньги с книжки мужа, потому что нужно согласие всех родственников, включая сына, читай - ПНИ. Даже свою часть.

  7. #36
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Сергей Колосков, основатель первой родительской организации в Москве "Даунсиндром", помощник уполномоченного по правам человек РФ (в прошлом, может быть), написал письмо президенту Путину на горячую линию, касающееся будущего ПНИ и альтернативных форм проживания инвалидов. У Сергея взрослая дочь Вера, немолодые уже родители очень переживают за её будущее, текст отсюда:

    "Когда в нашей стране будет изменен закон об основах социального обслуживания (ФЗ №442) так, чтобы государство стало финансировать сопровождаемое проживание (стационарозамещающие услуги) для инвалидов?
    С таким вопросом мы написали письмо (см. ниже) на прямую линию с Президентом. Считаю, что если писем с похожим вопросом будет много, то это может оказать влияние, не зависимо от того, прозвучит вопрос в эфире или нет.
    Наше письмо состоит из 3х частей — личной истории, обоснования и самого вопроса.
    Если вы поддерживаете вопрос, вы можете очень просто написать свое письмо на основе нашего, изменив только личную историю.
    Это могут быть совсем разные истории. Семейная, как у нас. Или у Ваших друзей или родственников есть человек с ограниченными возможностями психического здоровья, или Вы узнали об этой проблеме из профессиональной или общественной деятельности, или как-то по-другому, например, из СМИ. Напишите, почему для Вас это важно.
    Писать можно до конца прямого эфира, начало которого
    14 апреля в 12.00.
    Адрес прямой линии
    http://moskva-putinu.ru/#page/main
    -------------------------------------------
    У меня взрослая дочь с синдромом Дауна. Когда она родилась, нам с женой, как и многим другим родителям таких детей, предложили передать ее на попечение государства — в систему интернатов. Объяснили, что она никогда не сможет жить самостоятельно и все равно когда-нибудь попадет в интернат.
    Мы не согласились, вложили много сил в развитие дочери, особенно моя жена, которая перешла для этого на надомную работу. Мы стремились, чтобы наша дочь жила полноценной жизнью, насколько это возможно. Она закончила школу, сейчас занимается в керамической мастерской, выступает в известном самодеятельном Театре Простодушных. Но жить самостоятельно она все-таки не может — возможности ее психического здоровья ограничены.
    Когда 4 года назад наша страна ратифицировала Конвенцию о правах инвалидов, у меня появилась надежда. По Конвенции инвалиды имеют право жить в обычных местах проживания, а государство обязано обеспечить их необходимыми для этого услугами (статья 19).
    Я понадеялся, что вскоре у нас, как в Европе, для таких, как моя дочь, будут организованы квартиры сопровождаемого проживания, где ментальные инвалиды смогут жить при поддержке соцработников. Еще это называют стационарозамещающими услугами, в Европейских странах такие услуги финансирует государство. У нас в некоторых регионах, например, в Пскове, во Владимире уже есть такие квартиры, но … они созданы общественными организациями, и живут там единицы — меньше 100 человек на страну. Большинство людей с ограниченными возможностями психического здоровья, у которые поддержки родных нет, а это почти 150 000 человек, живут в больших закрытых психоневрологических интернатах, в изоляции от общества. Причина этого в том, что по закону финансируются интернаты, а сопровождаемое проживание (стационарозамещающие услуги) — не финансируются, хотя они, по европейскому и уже российскому опыту, не дороже интернатов.
    Сейчас, когда нам с женой уже за 60, я со страхом жду будущего, когда мы больше не сможем заботится о нашей дочери, и произойдет как раз то, о чем нас предупреждали в родильном доме - Нашу дочь все-таки заберут в психоневрологический интернат.
    Когда в нашей стране будет изменен закон об основах социального обслуживания (ФЗ №442) так, чтобы государство стало финансировать сопровождаемое проживание (стационарозамещающие услуги) для инвалидов?"


    Последний раз редактировалось Елена; 14.04.2016 в 08:36.

  8. #37
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Очень интересный и познавательный рассказ психолога из Финляндии об особенностях быта инвалидов в Скандинавии, а также о её собственном пути психолога, приведшем её в ПНИ, и как после этого изменилось кардинально её мировоззрение, читать здесь:

    Привидение с синдромом Дауна, или Зачем нужны инвалиды.

    Автор:
    Елена Вяхякуопус
    Разум каждого из нас отличается от всех других точно так же,
    как все наши лица не похожи друг на друга.


    Вавилонский Талмуд

    Мой брат с детства был романтиком. Он перечитывал Ремарка и играл на гитаре Моцарта. Он мечтал о пергаментах с выцветшими буквами и истертых черепках. Он хотел стать археологом, но, уступив моим и родительским уговорам, пошел учиться в медицинский институт. Весь первый курс брат содрогался от мысли, что скоро его заставят резать мертвецов. Поэтому весной, чтобы покончить с этими страхами и предрассудками, он начал работать в институтском морге. Студенты подрабатывали там ночами — готовили учебные препараты из останков одиноких старушек и безымянных бродяг. Брат так рассказывал мне о первом вечере на новой работе:

    — Там был стол с желобами по краям. На нем лежало тело, разрезанное вдоль, и я заглянул внутрь. Я увидел, что это не могло быть человеком. Это была машина. Сложная, но всего лишь машина. Где-то была душа, которая ушла.

    Мой брат стал хорошим врачом. Его кардиобригада «скорой помощи» спасла жизни многих людей. Бывало и так, что он приходил домой мрачный, садился на кухне, наливал себе стакан чая и стакан водки. Он никогда не говорил: пациент умер. Только: ушел. Для брата человек оставался собой, даже не имея своего тела.

    В то время слова его звучали для меня странно. В университете я научилась называть душу психикой, психологию считать наукой и была уверена, что есть вещи, которые ученые не имеют права делать, как бы им этого ни хотелось. Говорить о душе без тела было так же невозможно, как беседовать с пациентами на религиозные темы или вступать с ними в интимные отношения. Я работала тогда в министерстве торговли, изучала влияние особенностей коллектива магазина на нервные срывы у продавцов. Полем исследований была валютная «Березка» на Ростовской набережной. Продавцы по очереди заходили в кабинет директора, где я, восседая в директорском кресле, проводила научный опрос, то есть спрашивала их: «Не мучают ли вас перед сном необоснованные страхи?» или «Были ли у вас душевные травмы?» Продавцы, оглядываясь и понижая голос до шепота, признавались, что душевные травмы они получают еженедельно от работников госбезопасности, во время шмонов с раздеваниями на предмет выявления валютных ценностей, и что от этого они действительно плохо спят. На другие душевные трудности они никогда не жаловались.

    Моя жизнь в Москве в годы цветения советской империи не давала особых поводов размышлять о психофизической проблеме. Здоровье и молодость у меня были свои, все остальное я легко получала через министерские связи и отца — партийного работника. Свое тело я любила и полностью себя с ним отождествляла.

    Я говорила: главное — ухаживать за собой. Если женщина плохо выглядит, кого заинтересует ее душа? Мне было жаль девушек, у которых не было нежной кожи и стройной талии, как у меня. Когда кому-нибудь из моих подруг изменял муж, я советовала ей похудеть или поменять прическу. Если кто-то из них был одинок, я думала про себя: «Конечно… У нее же маленькие глаза и большие ноги…» Тело казалось мне зеркалом души. Знакомясь с людьми, я решала: «Твердый подбородок и высокий лоб — значит умный и сильный» или «С грязными ногтями нельзя быть порядочным человеком». Дорогой, добротный реквизит — одежда, машина, квартира — делали человека красивее и умнее в моих глазах. Так же рассуждали и мои друзья.

    Помню, как изменился для всех муж моей тетушки, внезапно разбогатев в начале перестройки. Маленький, хромой и толстогубый, он всегда был под каблуком жены, храня ей сорок лет верность и благодарность за то, что она, москвичка, дочь профессора, согласилась выйти за бедного инженера из провинции. Заработав первый миллион долларов, дядюшка купил себе длинное черное пальто, красную спортивную машину и заменил старые золотые зубы на белые. Тетушка, запивая коньяк валерьянкой, говорила: «Были бы только шлюхи, я бы простила, положение обязывает, сауны их и приемы, но это умные, деловые женщины — влюбляются в него, проходу не дают. Я одной говорю: совесть-то у тебя есть, ты ведь в дочери ему годишься, а она: мы созданы друг для друга, особенно в постели… Где они все раньше были, когда он сто сорок в месяц получал!»

    Раскладывать людей по ящичкам и полочкам национальностей, должностей, способностей в то время мне было легко. Я умела правильно вести себя, я знала, как достойно выглядеть, как прилично разговаривать. Все уборщицы казались мне грубоватыми, все цыгане — беззаботными, а балерины были утонченными, даже когда икали с перепоя. Я дружила с обеспеченными, здоровыми людьми, и рассказы брата, приходившего домой в измазанном кровью халате, об умершем от истощения одиноком старике, о перерезавшем вене наркомане, о родившемся в машине «скорой» недоношенном ребенке, которого он вез в больницу на своей груди, под рубашкой, — эти рассказы казались мне историями из приключенческих книжек. Брат много работал, по три суточных дежурства в неделю, и мы редко виделись: после работы я шла в парикмахерскую или в косметический салон, потом в гости, в театр, в ресторан. Мир кружился, не оставляя времени на раздумья.

    Однажды зимним вечером я осталась дома. Я сидела на диване у окна и читала. Большое окно нашей гостиной выходило в парк, из него были видны ряды голубых елок и сугробы, скрывшие кусты шиповника. Брат пришел рано, уставший и молчаливый. Он сел напротив меня, лицом к окну, за которым быстро темнело. Некоторое время мы молчали. Подняв голову, я не сразу поняла, что лицо его было бледным не только от зеленоватого света настольной лампы. Брат пристально смотрел на что-то за моей спиной.

    — Не поворачивайся, — прошептал он, — не смотри туда…

    Мгновение я не шевелилась, потом обернулась. За окном была темнота, но в самом низу мягко уплывало что-то серовато-белое. Я увидела это лишь на секунду. Большая птица, упавший с крыши снег?\

    — Что это было?

    Брат молчал. Щеки его медленно розовели. Наконец он как-то криво усмехнулся и встал:

    — Завтра расскажу. А то ты не сможешь спать, — и ушел к себе.

    Ночью мне приснилось, что я лежу на своей кровати, луна светит в окно, а в углу, в кресле, сидит странный маленький человек, то ли ребенок, то ли старик. Низкий лоб его очень бледен, нос вдавлен, узкие монгольские глаза смотрят прямо на меня. «Кто ты?» — спрашиваю я. Человек улыбается детской ласковой улыбкой… и тут я проснулась. Часы в лунном свете показывали три часа ночи. На кресле лежало мое платье. Я долго не могла заснуть. Утром за завтраком я спросила брата, что он увидел в окне. Он нехотя ответил:

    — Вчера дауненка одного из интерната привезли. Лет шестидесяти, редко бывает, чтобы они доживали до такого возраста. Стал он уходить, откачивал — не получилось, сестра говорит: чего вы расстраиваетесь, он же старый, еще и урод. Положил его на стол, тут ребята зашли, принесли водки. Выпили, а когда пошел домой, похлопал его по ноге, говорю: заходи, браток, когда стемнеет. Зачем сказал, сам не знаю. Пошутил. Ну, и показалось в окне…

    Я не спросила, что такое «дауненок», не рассказала брату о своем сне и постаралась как можно скорее забыть эту историю, вызвавшую щемящее и тревожное чувство соприкосновения с тем, чего не могло быть. Жизнь продолжалась, на все предлагая готовые ответы, которые лишь изредка вызывали сомнения. Сомнения я не любила, так же как головную боль и бессонницу, и старалась быстрее от них избавиться, чтобы не менять ясной картины мира, в котором большинство людей были правильными и нормальными — как я.

    Я переехала жить за границу, и все изменилось. Эмиграция, мельница привычек, перемалывает очевидности в вопросы. Чужая сторона прибавляет ума, хотя и не сразу. Сначала я заблудилась в лесу чужих обычаев, потом я потеряла там себя. Исчезла под ярлыком «русская женщина», который наклеили на меня, как этикетку на банку с вареньем. Как только я открывала рот и начинала говорить, выражение лиц окружающих менялось. Они настораживались, и между нами возникал порог недоверия. В иностранце есть что-то от пришельца с другой планеты. Мою планету в этой стране не любили. Все, кому было не лень, делали мне замечания, поправляли меня и поучали. Продавщицы помогали выбирать одежду: «У нас сейчас модно вот это», медсестры объясняли, как кормить ребенка: «У нас нельзя давать детям сахар». Новые подруги повторяли: «Порядочные женщины не надевают столько украшений. Не смейся так громко — решат, что ты дурочка. Не бери женщин под руку — подумают, что ты их хочешь. И подстриги, наконец, волосы — нормальный человек не может ходить с такой копной на голове».

    Они усмехались, когда я заставляла простывшего ребенка пить чай с малиной, и ужасались, когда я ставила ему горчичники. Своим детям при ангине они давали мороженое, «чтобы заморозить микробы». И хотя дети выздоравливали с одинаковой скоростью, их методы были народной мудростью, а мои — варварскими предрассудками. У меня были только обязанности ученицы, а у них — все права учителей. Я удивлялась, что никто из моих новых знакомых не слышал о Пушкине, но они пожимали плечами: «Зачем нам знать ваших местных авторов?..» Их мир казался им совершенным, и никаких изменений вносить в него они не хотели.

    — Тебе нужно как можно быстрее адаптироваться: приспособиться к нашему обществу, — говорили мне. — Учи язык, законы, читай наши книги и газеты. Не можешь устроиться на работу — запишись в кружок. Любителей природы или рисования по фарфору, например.

    — Я взрослый человек. Почему только я должна изменяться? Почему вы не можете, хотя бы немного, приспособиться ко мне?

    — Ну, дорогая, это нескромно. Ты приехала к нам, а не наоборот.

    Люди — зеркала, в которых видишь себя. Со мной говорили поучающим тоном, смотрели на меня с презрением, и я видела себя смешной и глупой. Еще хуже было, когда меня просто не замечали. Мои попытки сблизиться раздражали, мои чувства утомляли. Большинство людей вокруг были пустыми зеркалами, я в них никак не отражалась. Быть невидимкой, быть привидением страшнее, чем быть дурочкой. Не видя себя, можно по ошибке на себя наступить. Не узнавая себя, подумать: «Кто этот странный незнакомый человек, у которого сердце болит, как зуб, — не дать ли ему выпить чего-нибудь успокаивающего, таблеток тридцать-сорок?»

    Постепенно я перестала говорить с людьми. Я уходила в лес и разговаривала с деревьями. Высокие сосны слушали меня и качали вершинами. Однажды утром раздался телефонный звонок. Мне предлагали место психолога в «институции». К тому времени я разослала сотню своих анкет по всей стране — без ответа, и уже не надеялась получить работу. Что такое «институция», я не знала, но спросить не решилась. Чтобы скрыть свой акцент и грамматические ошибки, я старалась говорить поменьше, не задавать вопросов и отвечать односложно. Перед интервью я долго одевалась и причесывалась. Мне очень хотелось понравиться. В автобусе я думала: «А если директор — женщина? Зачем я надела такую короткую юбку?» Мы проехали весь город и свернули на мягкую лесную дорогу. На последней остановке добродушный толстощекий шофер ткнул пальцем в окно и сказал: «Тебе туда. Русская? Довольна, что у нас живешь по-человечески? У вас там, говорят, и колбасы нет».

    Низкие коричневые домики были почти незаметны среди деревьев. Ничьи голоса не нарушали лесной тишины. Я пошла по тропинке к первому домику и постучала в дверь. Через минуту раздались шарканье и кашель. Я ждала, но дверь не открывалась, и я снова постучала. В ответ кто-то стукнул несколько раз в дверь с другой стороны. Я осторожно нажала на дверную ручку. Дверь была закрыта на ключ. С той стороны тоже подергали за ручку, и послышалось бормотание. Повернувшись, я увидела бредущего по тропинке человека. Лицо его скрывал капюшон куртки.

    — Скажите, как мне найти директора?

    Человек вздрогнул и неуклюже побежал прочь. Мне захотелось уехать домой. Наверное, это больница, где держат опасных сумасшедших. Тут дверь домика открылась, и заспанная медсестра выглянула наружу. Через пять минут я сидела в кабинете директора. Он оказался молодым красивым мужчиной. Благожелательно глядя на мою юбку, он объяснил, что я попала в заведение для умственно отсталых людей. Они живут здесь постоянно, с рождения до смерти. Моя работа будет заключаться в их обследовании и реабилитации. Умею ли я это делать?

    Я хотела спросить, зачем их обследовать, если они отсюда все равно не выйдут, и как можно реабилитировать — возвратить ум, если его никогда не было. Но вспомнила про акцент и кивнула. Директор нажал на звонок, и в кабинет вошел сгорбленный, моргающий человечек. Я подумала, что это один из проживающих. Директор сказал:

    — Господин Кари, мой заместитель, покажет вам интернат. Посмотрите на наш контингент. Если он вас устроит, то вы нас тем более.

    Человечек, поджав губы, повел меня к одному из домиков и открыл дверь ключом, висевшим у него на шее на длинной веревке. Через пустую прихожую мы вошли в комнату, где стояли высокие металлические кровати. На этих кроватях лежали… люди? Они не выглядели людьми. Один из них напоминал кузнечика: прутики ног и рук, выпученные глаза. У другого глаз был посередине лба, а рта не было видно совсем. Раздутые головы, искривленные тела. Кто-то лежал молча, кто-то копошился, издавая рокотание. Воздух вокруг сгустился в серебряную мозаику близкого обморока. Стульев в комнате не было, и я села на кровать, рядом с инопланетным существом, уставившим на меня ромбовидные, как у кошки, зрачки. Из носа его торчала трубка.

    — Что это? — спросила я.

    — Это Мартин фон Шлензка, — сказал господин Кари. — У него редкая хромосомная аномалия. Вам дурно?

    — Не найдется ли у вас чего-нибудь выпить? Водки, например?

    Господин Кари возвел глаза, вздохнул и отвернулся. Я смотрела вокруг и думала: так вот что такое человек! Вот каково его истинное обличье, когда нет приличного реквизита из нормальных мышц, нервов, костей! И я буду такая же, как они, если снять с меня мою внешность — раздробить мои кости и расплющить мозги. В этих кусках плоти, в этих бредовых конструкциях безумной природы может ли обитать душа? Мир показался бессмысленным и скучным, и сильнее захотелось чего-нибудь выпить.

    Существо на кровати тихонько сопело в свою трубку, не отводя от меня сиреневых кошачьих глаз.

    — Кто ты? — спросила я. — Зачем ты здесь? Если я выдерну сейчас эти трубки, мир погаснет для тебя, а ты и не заметишь. Ты даже не знаешь, что живешь…

    Серая кожа на его лице выглядела сухой и гладкой, как голубиное крыло. Я протянула руку и осторожно погладила худую щеку, потом мягкие кольца волос на голове. Мартин фон Шлензка булькнул и улыбнулся. На щеках его показались ямочки, а глаза посветлели, будто в них упал луч солнца. Что-то легкое и живое замерцало, зашелестело в изувеченном скафандре его тела. Как пламя свечи, как порыв ветра…

    — Ты, кажется, невероятно одинок, дружок, — сказала я ему, — лежишь здесь всю жизнь, а ведь другой-то у тебя не будет. Тебя, как и меня, пустили в этот мир только на один-единственный раз. В этом мы с тобой, дружок, похожи. И уйдем мы в одну темноту, о которой знаем одинаково много, а именно — ничего.

    Мартин фон Шлензка улыбался и булькал, глаза его сияли сиреневым светом, а иссохшие пальцы мерно дергали прозрачные трубки, словно ему хотелось сказать: «Не так уж там темно — суета этого мира закрыла от тебя свет планеты, с которой мы спустились и на которую поднимемся снова».

    Господин Кари прервал нашу философскую беседу, надо было идти дальше. У крыльца следующего домика стоял ряд одинаковых пар резиновых сапог. В гостиной с диваном и телевизором на низком столе было разложено лото с картинками, изображающими зайчиков, курочек и петушков. Контингент здесь был другим. Нас окружили молодые ребята и девушки, коротко стриженные, одетые в домашние брюки и кофты с отвисшими рукавами. Они смотрели на нас с любопытством и ожиданием.

    — Это Елена, — сказал господин Кари и скользнул куда-то в боковую дверь.

    — У тебя красивые волосы, — кто-то погладил меня по голове.

    — И сережки, — меня дернули за ухо.

    — Елена, как твои дела? — спросила толстенькая девица, улыбавшаяся веселее всех. Узкие глазки и торчащий из пухлых щек носик с низкой переносицей делали ее похожей на хитрого снеговика.

    — Так себе, — сказала я.

    — Какие у тебя грустные глаза, — она вытянула трубочкой рот и покачала головой.

    — Почему, почему, почему? — затараторили несколько ребят сразу. Они придвинулись ко мне совсем близко, и кто-то взял меня под руку.

    — Потому что меня никто не любит, — сказала я. Воздух вокруг снова засеребрился, на этот раз от неожиданно выступивших слез. Никто никогда не спрашивал раньше, почему у меня грустные глаза. А последний год мне вообще не задавали вопросов, кроме: «Как тебе нравится у нас в стране?»

    — А мама? — спросил хмурый большеголовый парень.

    — Моя мама далеко.

    — А муж?

    — У меня нет мужа.

    Наступила тишина. Они смотрели на меня и думали, и было почти слышно, как мысли перекатываются в их стриженых головах.

    — Елена, ты умеешь делать карельские пирожки? — наконец спросила толстенькая девица, снова начиная улыбаться.

    — Нет…

    — Вот! — она подняла палец. — Я тебя научу, и тебя сразу все полюбят. Наш воспитатель говорит: «Марта, ты делаешь такие карельские пирожки, что за них любой мужик женится!»

    И она захохотала, а за ней засмеялись все остальные, и я тоже.

    — А пока я буду тебя любить, — сказала Марта. — Я буду твоим другом, если хочешь.

    — И я, — сказал хмурый парень.

    — И мы, — сказали остальные, и кто-то опять погладил меня по голове и дернул за ухо…В кабинете господина Кари я заполнила необходимые для приема на работу анкеты. Он сидел напротив и моргал.

    — Скажите, почему вы называете этих людей отсталыми? От чего они отстали? — спросила я его.

    Господин Кари шмыгнул носом:

    — От нормы. У них сниженный интеллект.

    — Я помню, в одном учебнике интеллектом называли скорость мысли. В другом — умение делать выводы, в третьем — способность сравнивать. Сколько книг, столько толкований ума. Как можно знать, что нормально, если все меряют разные вещи?

    Господин Кари заморгал чаще:

    — Нормы определены министерством. Что такое интеллект, записано в методических правилах: это умение правильно себя вести, приспосабливаться к окружающей среде.

    — Но тогда лучшие приспособленцы к окружению — политики, бизнесмены, — наверное, нас с вами могут считать умственно отсталыми людьми? Потому что мы не добились в жизни того же, чего они…

    В дверь кабинета постучали, и господин Кари поспешил ее открыть. На пороге стоял горбатый карлик с лицом усталого ребенка и голым, кривым черепом, над ним возвышалась пожилая блондинка в розовом платье. Господин Кари горестно вздохнул и сделал движение закрыть дверь, но было поздно. Горбун вбежал в кабинет и немедленно взобрался на стул, подобрав под себя ножки. Исподлобья взглянув на меня, он пронзительно закричал:

    — Знаете, что думают женщины, когда видят меня первый раз? Они думают, что у меня и … подвешен сбоку! — он удовлетворенно улыбнулся, видя, что я не нахожу слов для ответа, и продолжал: — В этом есть основное преимущество инвалидов. От нас заранее многого не ждут. Так что мы всегда можем устроить приятный сюрприз! — он подмигнул мне и повернулся к господину Кари: — Я вам скажу, в чем нуждаются инвалиды больше всего. Больше всего нам нужны деньги! Дайте инвалидам деньги и катитесь со своей интеграцией — мы и сами устроимся!

    Господин Кари возмущенно шмыгнул носом и открыл рот, намереваясь что-то сказать, но его перебила дама:

    — Мир погряз в разврате и скуке. Если бы все люди на земле были умственно отсталыми, не было бы войн. Умственно отсталые люди прекрасны. Они добрее, мудрее и чище нас!

    Господин Кари проскрипел:

    — Это секретарь родительской ассоциации «Порог» Сильвия Кирси и профессор Вилхофф из университета. А это новый психолог Елена. Она из России.

    Профессор спрыгнул со стула и протянул мне свою ручку.

    — Очень рад. Где вы раньше работали с инвалидами?

    — Нигде и никогда, — сказала я, решив, что врать больше не стоит. Контракт мой был уже подписан.

    — Прелестно! Не замутненный лишним опытом ум в сочетании с акцентом помогут вам быть здесь как дома. Тут все говорят с трудом, — и профессор захохотал.

    Дама рассматривала меня немигающими зелеными глазами сквозь круглые очки:

    — Вам нужно прийти к нам на вечер. Хотя специалисты никогда не смогут понять нас и наши страдания.

    — Почему вы страдаете, если ваши дети прекраснее и добрее всех? — спросила я.

    Профессор, хихикая, ткнул меня пальцем в бок. Выщипанные брови госпожи Кирси поднялись, а подбородок скорбно опустился:

    — Наши дети живут недостойной жизнью. Общество отторгло их. Моя дочь Марта в интернате уже десять лет.

    — Почему вы не возьмете ее домой?

    — У меня нет возможности сидеть с ней дома. Я веду большую общественную работу. Государство обязано заботиться о наших детях.

    — Нам пора, — заявил профессор. — Через пять минут в главном зале моя лекция «Адаптация как экспроприация индивидуальности». Вам, крошка, будет полезно меня послушать.

    Темнело, когда я вышла из интерната к автобусной остановке. На севере красивая осень: все затихает, золотые деревья стоят неподвижно, как в старой сказке про заколдованный лес. У дороги суетились два юных образца контингента: собирали шишки и бросали их в лужи, разбивая тонкий лед. Под рябиной с медными листьями на скамеечке сидел маленький человек, то ли ребенок, то ли старик. Лицо его показалось мне знакомым: бледный низкий лоб, вытянутые к вискам узкие глаза.

    — Ты живешь в интернате? — спросила я.

    — Семьдесят лет! — поспешно ответил он.

    — Скажи, вот ты уже пожилой человек… Не обижайся, что я это спрошу… Ты понимаешь, что ты другой? Не такой, как все? Что ты умственно отсталый, неразвитый, странный?

    — Все другие, — ответил старик и засмеялся. — Нет одинаковых. Одни идут медленно, другие быстро. Одни любят снег, другие огонь. Бог любит всех.

    — Ты веришь в Бога?

    — Я Его знаю. Он меня создал. Сотворил по образу и подобию Своему. Я, как Он, — один, единственный, ни на кого не похожий. Другого нет.

    И старик улыбнулся ласковой детской улыбкой.

    Вечером я рассказывала о первом дне в интернате моему маленькому сыну. Он сидел на полу, среди машинок и солдатиков, с важным видом держа леденец, как сигарету, в углу рта. Черный котенок спал, пригревшись, у его вязаных башмачков. — Сегодня я встретила людей, которые надо мной не смеялись. Они обрадовались мне. Они не заметили моего акцента. Сегодня я первый раз забыла, что мы на чужбине… А ты что любишь больше: снег или огонь? — Я люблю все! — сказал он и стал заталкивать котенка в паровоз.
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 14.04.2016 в 18:51.

  9. #38
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Окончание предыдущего поста:

    Скрытый текст

    ***Отсталый, больной, неполноценный…

    Кто он, этот человек-невидимка, замечаемый нами лишь по контуру обсыпавших его листов медицинских справок и заключений комиссий? «Он болен, — говорит врач, — и нуждается в лечении». «У него ограниченные возможности, — говорит чиновник, — ему нужны пособия, особые центры и особые школы». «У него нарушение развития, — говорит психолог, — его нужно реабилитировать, исправить, научить правильно разговаривать». «Он несчастен, — качает головой добрый прохожий, — он нуждается в жалости».

    Нормальным людям трудно усомниться в своей правоте: ведь их большинство. Никто не говорит: инвалид нужен нам, нашему обществу. Никто не думает: не мы ли должны исправиться и реабилитироваться, чтобы увидеть человека-невидимку? Нам не приходит в голову самим поучиться разговаривать и слушать. Инвалид с умственной отсталостью — для нас вечный ребенок, обуза, объект попечения. Государство дает ему пенсию, которой не хватило бы на прокорм большой собаки и которая считается достаточной, чтобы кормиться уме вместе с матерью.

    Мать в четырех случаях из пяти — мать-одиночка, не может зарабатывать деньги, вынужденная сидеть дома и ухаживать за своим сначала маленьким, а потом взрослым ребенком. На его пенсию она должна не только заплатить за квартиру и купить им обоим еды, но и достать лекарства, специальные приспособления и одежду. В последнее время об инвалидах стали больше говорить по телевидению и в газетах. Появились «центры», даже первые мастерские для взрослых людей с умственной отсталостью. Особенно хорошо пошло дело с «творческой реабилитацией». Приезжая в «центр», чиновники умиляются, глядя на раскрашенные яички и сплетенные коробочки. «Мы и на новогоднюю елку теперь пускаем таких детей вместе с нормальными, — с гордостью говорят они, — и в музей они ходят».

    На недавнем фестивале для инвалидов в Москве сердобольный англичанин вызвал гром аплодисментов заявлением, что инвалида деньги не нужны, нужно только доброе отношение окружающих. «Положите досочки у входа в магазин, инвалид въедет туда на коляске, и проблемы решены», — сказал он. Въехать по досочкам, конечно, приятно, в магазинах колясочники и правда не бывают, но что они там на свою пенсию купят? Разве что посмотрят на витрины, как в музее. «Сейчас всем трудно, — говорят инвалиду, — а мы для тебя уже столько сделали! В летний лагерь ездишь? Ах, там одни инвалиды, и ты устал от одних и тех же разговоров, одних и тех же лиц? Но, помилуй, ты же человек с ограниченными возможностями, а это значит, что у тебя нет возможностей жить, как все. Вот тебе лекарства, учебники и тренажеры. Вот шоколадки, спонсоры прислали, и игрушки. Занимайся, лечись, исправляйся. Когда станешь умнее и здоровее, мы дадим тебе все то, что есть у нас. А пока поживи в стороне, походи в особый клуб, в особый центр, подготовься к жизни. Начнешь жить, когда будешь готов. Что, тебе трудно в ненормальных условиях научиться вести себя нормально? Тебе трудно резать настоящий хлеб, хотя тебя год учили, как резать пластмассовый муляж буханки? Не умеешь ходить по щербатому тротуару, хотя пять лет тебя тренировали на беговой дорожке? Придется пореабилитироваться еще годков пятнадцать. А мы тебе еще лекарств дадим, построим еще один центр, еще один монумент нашей доброты и заботы».

    Человека всю жизнь готовят к чему-то, что никогда не осуществится. А он и в самом деле не умеет говорить так, как все. Но это не значит, что ему нечего сказать. Прислушайтесь, снимите синие очки гордости — и в зеркале его души вы увидите свою неповторимую, особую и совершенно человеческую душу. Вы услышите, как он говорит: «Нет трагедии в наших болезнях и травмах. Не надо нас реабилитировать и готовить к жизни — дайте нам жить. Мы хотим жить сегодня».

    Как живут инвалиды за границей? В последние годы их жизнь в европейских странах очень изменилась. Для инвалидов стали создаваться такие условия жизни, при которых они могут не только получать помощь, но и нести ответственность, иметь обязанности, применять свои, пусть самые небольшие способности. Законами было подтверждено их право самим решать свои дела и жить нормальной жизнью вместе со всеми.

    Нормальное жизненное устройство — возможность жить в человеческих условиях, а не в интернатах, возможность работать и общаться с друзьями, получать достаточную пенсию и практическую поддержку — было законодательно обеспечено государством. За последние годы два главных изменения произошли в европейской социальной политике: большие интернаты были уменьшены или закрыты, а ответственность за попечение инвалидов перешла от государства к местным муниципальным властям. Большинство чиновников согласились с тем, что коллективная форма жизни в интернате, когда у человека нет ничего своего ни в душевном, ни в материальном смысле, приводит к разрушению личности.

    Они долго сомневались, смогут ли их тяжелые подопечные жить самостоятельно, без постоянного надзора и контроля. Проблем было много. Воспитатели из интернатов переходили на работу в новые маленькие дома и общежития — и приносили с собой старые методы муштры и коллективизма. Самым трудным для персонала было понять: нет такого народа — «инвалиды», «умственно отсталые», «люди с ограниченными возможностями». Нет и никогда не было, кроме как в учебниках, циркулярах и историях болезней. Самым трудным было увидеть по отдельности всех этих разных людей, с разными особенностями души и тела, и признать их право и желание жить, как все.

    Формы жизненного устройства были изобретены всевозможные — от домов на 8-10 человек с полной дневной и ночной поддержкой до отдельных квартир, где люди живут практически самостоятельно. Дома покупались «фондами» или «обществами» проживания, а муниципалитеты организовали в них попечение, реабилитацию и оплату персонала. Распространенной формой стали семейные дома, когда персонал живет там же со своей семьей. Обе эти формы проживания оказались более успешными, чем организация общежитий, похожих на маленькие интернаты со всеми их старыми проблемами.

    Самый дорогой, но очень успешный способ устройства, когда один или двое людей с нарушениями развития живут в своей квартире и за ними ухаживает один постоянный социальный работник. Уход из интерната раскрыл во многих людях новые способности, например, те, кто ни разу в жизни не вскипятил себе даже чаю, стали готовить еду и стирать белье. В Швеции есть взрослый человек, который заговорил впервые в жизни после перемещения. Во всяком случае, нет таких, которые хотели бы обратно в интернат. Что касается детей, то в Скандинавии родители больше не могут даже представить себе, что их ребенок окажется в интернате. Эта вероятность для детей исключена. Люди, освобожденные из интернатов, живут теперь нормальной жизнью: они видят вокруг то же, что и другие, ходят в те же магазины, могут пригласить гостей… Недавно в одном обычном шведском доме на собрании домкома умственно отсталый человек был избран ответственным за порядок — и хорошо справляется со своей общественной работой.

    Перемещение из интерната или родительского дома — это смена всего образа жизни. Человек получает возможность учиться, работать, совершенно по-другому строить каждый свой день. Редко кто верил вначале в необходимость и возможность изменения положения инвалидов в обществе. Их попытки сказать свое слово вызывали раздражение и неприязнь. В странах, где система попечения инвалидов устроена на высоком уровне, желание ее изменить воспринималось как разрушение достигнутого, неблагодарность к тому, что сделано на благо инвалидов.

    Во всех странах расформирование интернатов произошло только по воле и новым законам государства. Без нового законодательства ничего не было бы сделано.

    Одним из важных изменений в законе было признание права инвалида самому решать, какая реабилитация и какие виды помощи ему нужны. Деньги, которые раньше государство платило специалистам, в большей части перешли в карман инвалидов, которые стали сами выбирать и нанимать себе нужных помощников, тренеров, терапевтов. Шума было много: как же так, да что он понимает, я, специалист, лучше знаю, что ему надо. Но представим, что нам перестали бы платить зарплату. А вместо этого государство делило бы ее между участковым врачом, стоматологом и окулистом. А они посылали бы нам повестки: будьте любезны такого-то числа явиться на лечение зуба. Зуб пока не болит? Не может быть, по плану он уже должен был у вас заболеть. Нам лучше знать, что у вас болит: мы же специалисты!

    Жизнь инвалидов в Европе сейчас легче и достойнее, чем жизнь инвалидов в России. Полезно изучить, как и почему так получилось. Потому что у них больше денег? Гуманнее законы? Добрее люди? Но только в 60-70-е годы в некоторых европейских странах был отменен закон о стерилизации инвалидов с нарушениями психического развития. Строились большие интернаты, и европейские ученые доказывали их пользу и гуманность. Изменения, произошедшие за последние годы, во многом есть результат борьбы негосударственных родительских обществ, самих инвалидов за свои права.

    Теуво Тайпале, финн с «умственной отсталостью», в книге «Хорошая жизнь — мы сами» (1999) рассказывает об этом так: «Когда родились мы, родителям нашим многого не обещали. Врачи хотели отправить нас в интернаты, потому что мы никогда не научимся читать и считать. Многого не обещали, родители ничего и не ждали. Никто не помог им растить нас. Любовью своей родители растили нас и вырастили взрослыми детьми.

    Тот же круг — интернат. Нас называли «подопечными». Мерзкое это слово ввинтилось в мозг, и я сам так называю тех, кто живет в интернате. Жизнь в интернате была огорожена со всех сторон. О теле нашем заботились, про душу забыли. Вокруг всегда были одни и те же люди. Инвалиды и Персонал. День за днем. Редко приходили родные. Друзья не приходили никогда.

    Подумайте: в своем доме, доме, где мы жили, мы не могли ходить, куда хотели: двери закрыты, и ключи у Персонала. Персонал убирал, готовил еду, мыл посуду, покупал нам одежду, стирал ее и мыл нас. У нас была одна обязанность — быть. Быть предметом этой полезной работы.

    Я потом думал: жизнь в интернате немногим отличается от жизни в тюрьме. Ко всему привыкаешь. Когда живешь в интернате, потихоньку начинаешь верить, что так и должно быть. Потому что не знаешь, что у тебя есть права, не знаешь, что есть другой мир, не знаешь, что есть что-то лучшее. Не знаешь, что ты человек».

    Зачем нужны инвалиды? Может быть, затем, чтобы помочь нам жить по-человечески? Для этого у них есть особые возможности: понимать и чувствовать, утешать и благословлять, творить и работать.

    К чему приводит желание классифицировать, тестировать, делить и разделять людей? Оглянемся на прошлый, такой недавний век. В начале его были придуманы тесты интеллекта для разделения детей на умных и глупых. Потом стали тестировать иммигрантов, дабы отбраковывать малополезных. Потом приняли законы об ограничении въезда в «развитые» страны людей из «неразвитых» стран. Термином «окончательное решение» пользовались не только нацисты, но и члены Национальной ассоциации благотворительных обществ Америки, говоря о необходимости стерилизации инвалидов. Генрих Гиммлер в 1939 году начал убийства десятков тысяч умственно отсталых немцев, а в 1943-м он писал: «Если 10 тысяч русских женщин умрут от изнеможения на земляных работах, меня будет интересовать лишь вопрос о том, закончен ли противотанковый ров, нужный Германии, или нет… Мы, немцы, единственная нация на земле, умеющая хорошо обращаться с животными, будем хорошо обращаться и с этими человеческими скотами».

    Разделение людей на более и менее полезных, более и менее ценных для общества никогда не останавливается на середине дороги. Желание найти границу между «человеком» и «недочеловеком» приводит к тому, что большинство людей на земле попадает в категорию ненужных. Сегодня мы прячем умственно отсталых детей за железные решетки интернатов, завтра наши собственные здоровые дети сдадут нас, старых и беспомощных, туда же. Мы не хотим поделиться с инвалидами доходами, не предлагаем перераспределить бюджет, добавить немного денег и разрушить эти крепости зла, построив на их месте дома для людей. Сколько детей, взрослых и стариков было измучено и мучается сейчас в бесчеловечных условиях интернатов на благо нам, для того, чтобы нам с вами досталось на кусок хлеба, на глоток воды больше! Лезет нам этот кусок в горло только потому, что мы закрываем глаза и затыкаем уши. Сами становимся инвалидами, глухими и слепыми к страданиям своих ближних.

    Один епископ писал в 1941 году министру юстиции Германии: «Автобусы приезжают в Гадамар несколько раз в неделю с большим числом этих жертв (умственно отсталых и психически больных немцев. — Е.В.). Дети знают эти машины и говорят: ‘Вот едут вагоны-убийцы». Жители видят дым из труб, и ветер доносит до них запах горящих людей. Последствием практикуемых здесь принципов стало то, что дети, ссорясь, говорят друг другу: «Ты болен, тебя бросят в печь в Гадамаре».

    Зачем нужен инвалид?

    А зачем нужны мы?
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 14.04.2016 в 11:02.

  10. #39
    ЗоркийПандаИскатель Аватар для StepVera
    Регистрация
    05.01.2015
    Сообщений
    1,191
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 1,437/0
    Присвоено: 4,231/4

    0 Недоступно! Недоступно!
    Елена,Спасибо, Лена! почитала, интересно, есть о чем подумать.

  11. #40
    Новичок
    Регистрация
    26.04.2016
    Сообщений
    1
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 0/0
    Присвоено: 0/0

    0 Недоступно! Недоступно!
    Елена, Вы подняли очень важную тему. Что нам - родителям взрослых инвалидов - делать для своих несчастных детей, пока еще мы живы. Кто-же нам ответит?

  12. #41
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Хананеянка, спасибо за внимание к теме, я делаю перепосты со страницы Stop ПНИ, это они копают вокруг проблем ПНИ, привлекая внимание общественности к положению проживающих там людей.
    Нам остаётся надеяться на себя и активистов общественных движений за достойную жизнь инвалидов...

    Отсюда, Стоп ПНИ пишет:

    "О САМОМ СТРАШНОМ - 4.

    Мы продолжаем публикации рассказов очевидцев, столкнувшихся со страшным опытом во время волонтерской работы или посещения психоневрологических интернатов (ПНИ).

    Чтобы все понимали, что в любом закрытом учреждении довольно скоро начинают происходить страшные вещи и твориться беззаконие, сегодня мы публикуем впечатления Елены Вяхякуопус - история эта произошла в одной из европейских стран в то время, когда там еще были ПНИ. Сейчас, слава Богу, большинство ПНИ там расселены и продолжают активно расселяться. Но еще 10-15 лет назад даже в чистеньких и ухоженных европейских интернатах, даже в обществе, где менталитет построен на уважении к человеку, все равно закрытость и иллюзия вседозволенности приводили к жутким последствиям - и к унижениям жителей интернатов, и к деформации и обесчеловечиванию персонала:

    "Как-то я смотрела девочку лет 12 с тяжелым множественным нарушением развития. Она внешне была просто принцесса, красивая, нежная, но не ходила и не говорила, даже сидеть не могла. Я посидела рядам с ней на ковре (она там лежала после занятий с физиотерапевтом), потом у меня устала спина и я отошла к стене и присела там в углу, и задумалась, продолжая на нее смотреть.Это было в большом зале для занятий спортом, в зимнее время там было не очень светло. В это время открылась дверь и вошла старшая медсестра - пожилая женщина, проработавшая в этом интернате 20 лет, добрая, милая в общении, очень приятная. Она меня не заметила, так как я сидела у стены в тени. Она подошла к девочке, наклонилась над ней. У девочки, как обычно, текла слюна из рта. Женщина размахнулась и ударила ее по лицу со словами: Сука, рот бы тебе зашить... Я окаменела. В этот момент она повернулась и увидела меня. Ее лицо исказилось и она выбежала за дверь. А я даже встать не сразу смогла. Такой страх охватил, просто мороз по коже, как будто на моих глазах из человека проглянуло чудовище, дикий зверь..."
    Последний раз редактировалось Елена; 26.04.2016 в 21:26.

  13. #42
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Интервью Светланы Бейлезон, читать здесь:

    Собрали вещи и куда-то повезли: как попадают в ПНИ

    28.04.2016 / МЕНДЕЛЕЕВА Дарья

    Психоневрологический интернат – концлагерь? или способ социальной поддержки людей с инвалидностью? Почему людям там плохо? Что движет людьми, сдающими в интернат своих близких?

    Мы разговариваем со Светланой Витальевной Бейлезон, которая не понаслышке знает о нуждах инвалидов. Светлана – мама взрослого сына с ментальной инвалидностью.

    Потоков несколько, финал один

    ОФИЦИАЛЬНО

    Психоневрологический интернат (сокращённо ПНИ) — стационарное учреждение для социального обслуживания лиц, страдающих психическими расстройствами, утративших частично или полностью способность к самообслуживанию и нуждающихся по состоянию психического, а нередко и физического здоровья в постоянном уходе и наблюдении. Психоневрологические интернаты входят в общую систему психиатрической помощи в Российской Федерации и одновременно являются учреждениями социальной защиты населения.

    – В последнее время в прессе много публикаций о психоневрологических интернатах. Что это за структура?

    – По идее, в задачи ПНИ входит защита человека, который имеет серьезные проблемы психического здоровья и потому не в состоянии жить самостоятельно, а ухаживать за ним некому. И тогда заботу о человеке принимает на себя государство и гарантирует ему скромную, но достойную по человеческим меркам жизнь. И якобы врач рядом, когда нужна помощь…

    – Как я понимаю, часть проблем ПНИ кроется в том, что рядом в условиях, далеких от благоприятных, вынуждены жить годами совершенно разные люди. Какие «категории граждан» попадают туда?

    – Есть, если можно так сказать, несколько потоков.
    Так, в интернатах много пожилых людей с деменцией – одиноких или тех, с кем не справляются родные. Ведь не все могут нанять сиделку. А бывает, что нарушения у человека так тяжелы, что родные просто не выдерживают.

    Еще в интернате содержатся люди с тяжелыми интеллектуальными нарушениями и психическими расстройствами. Ведь далеко не всегда психически больной человек – это единственная проблема семьи. Бывает, родственники сами немощны либо еще кто-то из членов семьи нуждается в уходе. В этом случае ресурсы «ближних помощников», как их называют за рубежом, быстро истощаются. Или у человека с нарушениями нет в квартире отдельной комнаты, а вместе с ним тяжело, или ему с другими трудно. И такая жизнь может длиться долгие годы.

    Еще в ПНИ попадают люди, родственники которых сами не вполне адекватны и не могут оценить тяжести состояния больного человека, он просто действует им на нервы, от него стараются избавиться.

    Далеко не все, сдающие своих родных в ПНИ, корыстны или злонамеренны; думаю, не все даже понимают, какая жизнь человека в интернате ожидает. Однако случается порой, что родственники людей с психическими нарушениями сдают их в интернат и лишают дееспособности, стремясь завладеть их жилплощадью. Они выбирают себя и собственное благополучие и вытесняют человека из своей жизни. Тем более, что если он болен и не может постоять за себя, сделать это не так сложно.
    В ПНИ попадают, как на пожизненное заключение, достигшие совершеннолетия дети-инвалиды после детских домов. Это сироты или «отказники» – дети тех родителей, кто не справился, кому не на что жить, кто испугался и поверил заключению врачей, что их дети будут «растениями» или «бессмысленными животными»… Некоторым удается «сдать и забыть». Однако многие из тех, кто не видит другого выхода и потому отдал своего ребенка на попечение государства, испытывают тяжелые страдания. Может быть, некому было подсказать, поддержать их, когда решалась судьба ребенка или взрослого.

    Ещё одна часть жителей ПНИ – это инвалиды с нарушениями развития, которые в детстве жили в семьях. Родители старались вылечить и выучить ребенка, искали специалистов, водили в коррекционную школу. Однако время пробежало, и ребенку исполнилось восемнадцать. А для «особых» (как их теперь называют) взрослых в нашей стране нет ни настоящего, ни будущего.

    Если мама родила такого ребёнка не поздно, то к его совершеннолетию ей самой сорок-сорок пять лет. К этому времени прекращается даже минимальная государственная помощь, которая была положена матери ребенка-инвалида. Если мама воспитывает ребенка одна (а семьи с детьми-инвалидами распадаются довольно часто), на жизнь остаётся только пособие «ребенка». До пенсии ей ещё десять-пятнадцать лет, и надо элементарно прокормить семью. В то же время «особый» человек не может внезапно повзрослеть, ему по-прежнему требуется уход, необходимо общение, развитие и занятость. Но теперь ему некуда пойти, нечем заняться, не с кем остаться. И интернат кажется выходом.
    Такой безрадостный выход ждет и тех, у кого родственники занемогли или ушли из жизни.

    – Родственники как-то могут повлиять на жизнь в ПНИ?

    – Бывает, персонал видит, что родственники человека не бросили, навещают, поддерживают контакт со специалистами – тогда к нему относятся более внимательно. А что остается сиротам, одиноким? Беззащитны эти брошенные люди.

    Событие: в коридоре играла музыка

    – Что чувствуют люди с нарушениями, когда оказываются в ПНИ?

    – Я не знаю, я пока не была на их месте.
    Думаю, многие понимают, что с ними происходит. Испытывают страх, бессилие.
    Во всех ПНИ есть люди, которые попали туда в результате трагического стечения обстоятельств, хотя могли бы жить самостоятельно в открытом мире. Для них это лишение свободы. Что можно чувствовать? Ярость. Одиночество. Отчаяние. Желание бороться. Депрессия? Апатия? Что угодно, кроме радости, оптимизма, надежды на будущее…

    А что может чувствовать молодой, юный еще человек, когда в восемнадцать лет его переводят в ПНИ из детского дома? «Перемещают» без его ведома, и за спиной захлопываются двери густонаселенного дома, в котором он – особенно если не слишком самостоятелен или сам не передвигается – против воли, не совершив ничего дурного, оказывается запертым до конца своей жизни. Трудно и страшно представить себя на этом месте.

    Не легче и тому, кто попал в ПНИ из семьи. Ты был дома, с родными, целый день что-то вокруг тебя или с твоим участием происходило; с тобой говорили, тебя обнимали; потом вдруг собрали вещи и куда-то повезли – и ты оказываешься в незнакомом месте, где какие-то люди вокруг сидят на одинаковых кроватях или ходят без цели по коридорам.
    Ты плачешь, отворачиваешься к стенке (вдруг это окажется сном – и ты проснешься дома?), потом пытаешься приспособиться к этому непонятному миру – но тебе не хватает стержня существования – родных людей: дома ты был нужен, а здесь близких нет, персонал меняется, а время застыло и отмеряется лишь приемами пищи да заполняется телевизором.

    А ведь есть еще и те, кто не видит, не слышит, не передвигается или слишком глубоко погружен в свой мир – жильцы так называемых «отделений милосердия». Вероятно, не все они в состоянии осознать то, что с ними произошло при переходе из знакомой им среды в пространство интерната для взрослых инвалидов. Многие из них не могут поделиться своими мыслями и чувствами.

    Мы не знаем, сразу ли такие люди обнаруживают, что жизнь изменилась. Мне кажется, они спохватываются, что прикосновений стало меньше, что запахи стали другими. Запертые в своих немощных телах, они (если чудом санитарочка не пожалеет) становятся объектом «заботы и ухода», «соответствующих медицинскому диагнозу»: накормлен (еда протерта, чтобы не подавился), получил лекарства, помыт (в постели) и переодет в чужую одежду, доставшуюся после стирки; пострижен наголо или «под мальчика»…
    А в телевизоре на стенке мелькают кадры.
    Так было и будет. Лежи.

    – Какой интересный разворот. Говоря о ПНИ, часто перечисляют формальные права проживающих – на выход за территорию, на разнообразие пищевого рациона, на индивидуальный режим дня. А, оказывается, главное – это право на общение?

    – Я бы сказала, что это – право человека на собственные чувства и нужность другим людям. Чтобы ты мог выбрать тех, кто тебе нужен, и не разлучаться с ними. Чтобы ты был избранным, а не одним из массы, не песчинкой. Чтобы рядом были не чужие и безразличные, а близкие и любящие люди.

    – И всё-таки. Как должно быть устроено пребывание таких разных людей в одном учреждении – по закону? И как оно устроено в реальности?

    – В ПНИ речь не идет об отдельном человеке, говорится всегда об инвалиде,проживающем в учреждении (он так и называется – «проживающий»), который должен быть вписан и обязан вписываться в формат учреждения.

    В то же время обычно жизнь каждого взрослого человека «на воле» условно размерена тремя форматами: дом, трудовая занятость, досуг. Попробуем проследить, как это «реализуется», говоря казенным языком, для проживающих ПНИ.
    Самостоятельные дееспособные люди, попавшие в ПНИ по воле обстоятельств, порой трудоустроены за стенами интерната или на низкооплачиваемых должностях в ПНИ. Семьи и детей у них, как правило, нет, потому что браки в ПНИ не заключаются и условий для совместного проживания, за редким исключением, нет. Дееспособные люди могут отлучаться за пределы интерната.

    Для тех, кто хочет какого-то полезного занятия, но не трудоустроен, в некоторых интернатах есть мастерские. Я видела одну такую мастерскую, где люди, способные к монотонному труду, годами выполняют работу, заказы на которую может им предоставить учреждение. В той мастерской они делали бумажные кладбищенские цветы и сворачивали в плотные шарики бахилы. Один из успешных трудолюбивых работников с гордостью рассказал, что зарабатывает в месяц целых семьсот рублей. На фоне пустоты и бессмысленности жизни в ПНИ и это благо.

    Остальным, которые не работают, приходится тяжелее, потому что в целом на пятьсот проживающих ПНИ зачастую приходится не более пяти сотрудников немедицинского профиля – социальных работников, педагогов, психологов… Думаю, это повод также и для серьёзного выгорания персонала.

    Люди, лишенные дееспособности, могут попасть за территорию только в сопровождении родственника (в заранее оговоренное время), сотрудника интерната или при выезде на групповые мероприятия (что, насколько я понимаю, случается не слишком часто).

    Люди, которые сами не передвигаются и не могут одеться, целиком зависят от возможностей и воли персонала.
    В одном интернате я спросила соцработника, чем наполнена жизнь людей в так называемом «отделении милосердия», где содержатся наиболее тяжелые, во многих случаях неходячие, люди (я заметила, что почти все они лежат в кроватях, колясок рядом нет – значит, не гуляют и из палаты не выходят). Соцработник ответила, что инвалиды не скучают, так как в холле отделения часто проводятся праздники. Я спросила, как люди попадают на праздники, если у них нет колясок. Мне ответили, что музыку включают очень громко, в палатах всё слышно…

    – Наполнение в пятьсот-шестьсот человек распространено среди подобных учреждений?

    – Да, и это не предел, есть довольно много интернатов, где число проживающих доходит до тысячи. При этом мест все равно не хватает, еще тысячи ожидают своей очереди.
    В некоторых интернатах еще недавно были комнаты на шестнадцать человек. Не уверена, что в таких условиях возможно учитывать совместимость людей по возрасту, темпераменту.

    Если не ПНИ, то как быть?

    – Какая может быть альтернатива подобным закрытым учреждениям?

    – Если исходить из человеческих потребностей, то человеку комфортнее жить одному, в семье или в небольшом сообществе. В доме или квартире, пространство которой можно охватить взглядом, обжить; по которому можно свободно передвигаться; где можно уединиться. Человек может также жить в небольшом общежитии, в сельском поселении, в общине.
    Некоторые дееспособные люди, которые сейчас заперты в ПНИ, могут после небольшой подготовки или при условии сопровождения в решении важных вопросов жить самостоятельно.

    Часть людей, менее адаптированных, могут существовать автономно при обеспечении поддержки и сопровождения. Сопровождения должно быть не слишком много и не слишком мало, а ровно столько, чтобы человек мог вести максимально самостоятельный образ жизни, на который он способен.

    Например, человек на коляске нуждается в помощи в той или иной мере при передвижении, одевании, приготовлении и приеме пищи, совершении гигиенических процедур. Если же человек сам передвигается по городу, но при этом он тревожный, плохо считает, не может одеться по погоде, то ему необходим сопровождающий, которому он доверяет и рекомендации которого будет выполнять.

    Кого-то надо водить за руку, кому-то – помогать есть, кому-то третьему – постоянно что-то объяснять. Кто-то не может устроиться на работу, потому что не различает, что он умеет делать, а чего не сумеет никогда.
    С кем-то поначалу надо сидеть рядом на рабочем месте: помочь преодолеть страх и стресс, выстроить отношения с коллективом, объяснить производственное задание и дождаться того дня, когда человек начнет справляться сам. Другой же человек никогда не сможет заработать, но будет счастлив находиться в дружественном коллективе в условиях сопровождаемой социальной занятости.

    Мы видим, что потребности у людей очень разные – и помощь нужна разная. Но это всё касается вопросов проживания вне интерната. В интернате потребности человека никто не определяет, они игнорируются и нивелируются.

    – Откуда можно взять ресурсы на создание таких разных программ сопровождения, если у нас нет обширного европейского источника – альтернативной службы?

    – Думаю, за счёт одних только волонтёров такие задачи не решаются, даже если введут альтернативную службу. Основные кадры должны быть профессиональными.

    – Если минусы ПНИ столь очевидны, намерено ли государство изменить ситуацию?

    – Несколько недель назад в интернете появились сообщения о том, что государство до 2020 года собирается построить 100 новых ПНИ. Если это правда, то стратегия не только негуманна, но и крайне непрактична. Безусловно, все бы выиграли, если бы эти деньги ушли на альтернативные формы проживания и занятости людей с инвалидностью.

    – Какие формы жизнеустройства людей с тяжелой инвалидностью считаются наиболее удачными и рациональными?

    – В общем виде мы можем говорить о стационарозамещающих формах и технологиях, когда людям, нуждающимся в стационарной форме обслуживания, будет оказана помощь в объеме, необходимом и достаточном для нормализации их жизни, вне стационарных учреждений, желательно – неподалеку от места их жительства.

    – Где может быть такая жизнь, в какой форме?

    – Разные формы сопровождаемой занятости и сопровождаемого проживания есть уже не только за рубежом, но и в нескольких регионах России. По большей части они внедряются и существуют в негосударственном секторе в результате и за счет героических усилий общественных организаций родителей людей с инвалидностью, которые не отказались от своих детей, и групп волонтеров и профессионалов, для которых слова о человеческом достоинстве инвалидов наполнены глубоким смыслом.

    Они же выносят проблему на государственный уровень и добиваются перемен.
    В Забайкалье и в Свердловской области, в Санкт-Петербурге, Владимире и Псковском регионе, в Красноярском крае и в Иркутске, в Нижнем Новгороде и Бурятии, в Пензе, городе Курчатове Курской области, в Дагестане и в Москве и Московской области появляются «ростки будущего», за которыми тянутся и другие регионы.
    Но это уже тема для другой большой истории.
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 28.04.2016 в 21:16.

  14. #43
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Stop ПНИ пишет и даёт ссылку:

    "Это очень важно! Вчера в частной переписке нам снова задали вопрос, какой есть опыт сопровождаемого проживания в регионах, и реально ли будет со временем найти какой-то альтернативный вариант сопровождения для "сложных" клиентов, например, с поведенческими нарушениями. На наш взгляд, на сегодняшний день это наиболее полная аналитическая справка о том, что есть сейчас в разных регионах РФ:

    РЕФОРМА ПНИ (нужно скачивать вордовский документ)."

  15. #44
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда:

    "..Какое бы ни было у человека реальное заболевание, картина нарушений у всех в конце концов становится одна: это симптомы, которые являются результатом изоляции, депривации и госпитализации.."

    Не будешь орать громче всех – не выживешь!

    24.05.2016 00:01:00

    Об авторе: Мария Евгеньевна Сиснева – психолог, волонтер.

    Недавно просматривала файл, который мы составили с друзьям в ноябре 2013 года, когда организовалась наша волонтерская группа (12 человек) для работы в одном из московских ПНИ. Файл назывался «Чем могут заниматься волонтеры в ПНИ: идеи»: читать книги вслух, обучать жителей ПНИ навыкам работы на компьютере, помогать им совершенствовать знания русского языка, литературы, математики. Обучать социальным навыкам. Сопровождать их во время прогулок и в поездках на общественном транспорте. Организовывать совместные походы и поездки: в музеи, на выставки, в кино, в кафе и т.д. Заниматься английским языком. Сделать какие-нибудь кружки по интересам (например, кружок фотографии). Проводить экскурсии по Москве. А волонтеры-психологи могли бы вести бесплатные сессии психологического консультирования».

    Боже мой, какие мы были наивные! И с чем нам пришлось столкнуться в реальности! Наверное, из всего списка только обучение социальным навыкам пригодилось и как-то вписалось в контекст нашей реальной работы.

    Никогда не забуду свое первое занятие с группой ребят в психоневрологическом интернате. Заведующая общим отделением выделила нам для работы четыре группы, и мне досталась та, которая была обозначена как группа с «поведенческими нарушениями». «Хм, – сказала себе я. – Ну, в психиатрической больнице я уже работала, с поведенческими нарушениями знакома. Вспышки агрессии, порча вещей, отказ от сотрудничества – с чем мне предстоит столкнуться? И не странно ли, что этих ребят решили объединить в одну группу?» Но столкнуться мне пришлось совсем с другим.

    В комнату вошли чуть больше 10 человек, все совершенно разные. Отдельно нужно упомянуть о том, что любой ПНИ напоминает Ноев ковчег: здесь вы найдете как людей со всеми возможными и невозможными заболеваниями (многие из которых вполне поддаются лечению и адаптации), так и других, которых вообще непонятно как сюда занесло. Один мой знакомый писатель назвал ПНИ «свалкой человеческих судеб». Что, например, здесь делают люди с ДЦП, у которых совершенно сохранный интеллект? Или двое молодых людей с плохо прооперированной волчьей пастью. Почему они здесь? Просто потому, что кому-то неприятно на них смотреть? Бедные парни почти до 30 лет, пока им не сделали новые операции, вынуждены были есть, зажимая нос рукой. Или ребята с синдромом Дауна, который не нужно и в принципе бесполезно лечить, потому что это генетический синдром. Они прекрасно социализируются. Или те, у кого в детстве была просто задержка психического или речевого развития, но в детском доме-интернате разбираться с этим не стали, а записали «умственную отсталость средней степени».

    Итак, вошли они все. Я слегка опешила от такой разной представленности возраста, внешности, картины нарушений. В середине комнаты стоял большой прямоугольный стол, окруженный расставленными мною стульями. На столе напротив каждого стула лежали наборы, подготовленные для занятия арт-терапией. В углах комнаты тоже было несколько стульев, беспорядочно расставленных или перевернутых ножками вверх. Рядом с дверью в дальнем углу – банкетка и мусорное ведро. И… как мне описать дальнейшее? Я работала, например, с детсадовскими детьми. Они, войдя в комнату, тут же усаживались за стол и начинали интересоваться красками, кисточками и другими инструментами. Каждый понимал, что стул предназначен для него и набор напротив стула – тоже для него. А тут, наверное, только трое из двенадцати сели за стол. Еще трое бессмысленно закружили по комнате. Остальные уселись либо на стульях в углах, либо вообще на банкетку возле мусорного ведра, у самой двери. Кто-то переворачивал расставленные стулья, кто-то, наоборот, брал стул, убранный в угол, ставил его зачем-то в трех метрах от стола и усаживался за него боком ко мне и остальной группе. Разговаривали все одновременно. Задавали мне вопросы. Перебивали друг друга. В общем, где-то минут 15–20 у меня ушло на то, чтобы просто создать какую-то групповую «композицию» вокруг стола. Тому, что не нужно друг друга перебивать и дать возможность высказаться товарищу, ребята с переменным успехом учатся до сих пор. Так же, как и другим навыкам групповой самоорганизации (например, высказываться по очереди, выбрать ведущего и т.д.).

    А тогда… Они не могли ничего! Ни построиться по росту на спортивной площадке, ни разбиться на две команды, ни собраться все в одном месте. Вещи, которые легко и удовольствием выполняют, например, младшие школьники. А тут взрослые люди – и не могут элементарных вещей! Как такое возможно?!

    Удивительно, но со взрослыми людьми, живущими в ПНИ, обращаются действительно как с детьми из младшей детсадовской группы! А развиты они соответственно. Например, любимое занятие всех социальных работников – это изготовление «поделок»: аппликаций, рисунков, мозаик. Примерно как раз на уровне 4–5-летнего ребенка. И даже таких социальных работников колоссально не хватает!

    Что еще? «Выученная беспомощность» – когда мы стали предлагать ребятам новые задания, каждый раз мы слышали одно и то же: «Я не умею, у меня не получится». Уговаривали с большим трудом! А если действительно что-то не получалось, то сразу слезы и брошенная на середине работа. Никакой инициативы или спонтанности! А зачем? Жизнь раз и навсегда уложена в каждодневный режим и нехитрые правила, и в ней никогда и ничего не меняется! Проблемы с выбором и принятием элементарного решения. «Чего вы сегодня хотите, поиграть в спортивные игры на улице или останемся в актовом зале и посмотрим фильм?» Молчание. Их никто никогда не спрашивал, чего они хотят! Индивидуальность полностью нивелирована. Люди влачат свою жизнь в той форме, которая удобна персоналу в частности и системе в целом.
    Процитируем наших волонтеров:

    «У всех ужасные проблемы с памятью и вниманием. У многих совершенно сохранных ребят часто наблюдаю такую картину: прошу что-то принести или за кем-то сходить, человек кивает, уходит и пропадает. Потом появляется как ни в чем не бывало. Забыл! Еще больше проблем, если нужно совершить какую-то последовательность действий. Память и внимание не могут развиться в ситуации, когда все за человека заранее определено. Когда нет не то что потребности, а даже элементарной нужды сделать что-то самому. И никакого жизненного разнообразия! И еще это, конечно, последствия применения к ним тяжелых психотропных лекарств».

    «Мне кажется, все эти проблемы – результат депривации этих людей с самого раннего детства в детских домах-интернатах и последующей изоляции их в ПНИ. Люди полностью изолированы от человеческого общества и нормального общения! Они не имеют ни малейшей возможности влиять на свою собственную жизнь – ни в чем! Если кому-то еще этого мало и надо объяснять, почему это плохо, – извините, освобождению этих людей поможет только принуждение чиновников по закону...»
    «Все кричат и говорят одновременно. Это совершенно точно последствия депривации и изоляции. Не будешь орать громче всех – не выживешь! Какая же это мука, постоянное отсутствие тишины и покоя. И когда нет даже своего угла! Психологически очень давит отсутствие интимности, возможности побыть одному».

    «Еще один интересный факт, который заметила у ребят с тяжелыми или даже средними нарушениями. Из-за того, что их другие моют, одевают, поворачивают, как кукол, и все за них решают, многие не идентифицируют себя со своим телом. Они говорят о себе в третьем лице. Как страшно и как холодно там жить!»

    «Отсутствие целей, будущего, невозможность самостоятельного планирования своей жизни – это тоже сильнейший фактор препятствия для развития психики, высших психических функций. Как нейропсихолог я уверена даже, что интернат влияет на задержку развития коры головного мозга, в частности лобных и премоторных долей. Если у человека с детства нет возможности планирования и контроля элементарных вещей в своей жизни, это неизбежно повлияет на развитие мозга. Хорошо бы кто-то провел такое научное исследование в интернатах. Но в принципе и так ясно. Как только ребенка забирают из интерната в семью, как только взрослый человек попадает в общество, развитие и компенсация идут семимильными шагами».

    Наверное, кто-то скажет, что такие нарушения обусловлены самими психическими заболеваниями или генетическими синдромами, из-за которых данных людей и отправили в интернаты. Тут важно привести несколько аргументов:

    1. В психоневрологических интернатах находятся, к сожалению, и практически здоровые и молодые люди, поступившие туда из системы детских домов-интернатов, жертвы гипердиагностики и недобровольных госпитализаций в детские психиатрические больницы, которые используются в качестве наказания. Так здоровый ребенок с задержкой психического развития или проблемным поведением получает клеймо на всю жизнь и лишается любой возможности нормально развиваться;

    2. Какое бы ни было у человека реальное заболевание, картина нарушений у всех в конце концов становится одна: это симптомы, которые являются результатом изоляции, депривации и госпитализации;

    3. У нас были и есть возможности сравнивать этих людей с теми, кто живет в семьях или открытых сообществах. Там могут быть и гораздо более тяжелые случаи, а вот разница в уровне развития и используемых возможностях – колоссальная!
    Так что вот чем мы уже 2,5 года занимаемся в интернате: развитие памяти и внимания хотя бы на базовом уровне, работа с индивидуальностью и самосознанием, стимулирование выбора и принятия хотя бы самых простых решений, элементарные навыки групповой самоорганизации, мотивация ухода за собой и личной гигиены.

    То, о чем мы даже и не подумали ни разу в ноябре 2013 года, когда это все начиналось! А экскурсии по Москве… походы в музеи… они прежде всего невозможны потому, что система ПНИ искусственно удерживает человека внутри: ребят, лишенных дееспособности, в принципе никуда не выпускают (если только в сопровождении сотрудников интерната, а это случается крайне редко). А те, кто по-прежнему дееспособен, каждый раз должны просить пропуск. И чаще всего получают отказы. Так что с музеями, выставками и вообще выходом к людям мы пока особенно не можем продвинуться. Свободный выход очень помог бы преодолеть барьеры и дать импульс развитию!
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 24.05.2016 в 22:37.

  16. #45
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда:

    "Эксперт-общественник Сергей Колосков убежден, что в России попросту забыли о многих категориях людей, которым необходима безотлагательная помощь"
    "..в психоневрологических интернатах проживает каждый 800-й взрослый гражданин России.."

    Государство фактически поощряет передачу детей-инвалидов в интернатные учреждения

    24.05.2016 00:01:20

    Роза Цветкова
    Ответственный редактор приложения "НГ-Политика"


    Четыре года назад, в мае 2012 года, Россия наконец ратифицировала Конвенцию о правах инвалидов. О том, какие главные проблемы людей с ограниченными возможностями стали более очевидны после присоединения к этому международному договору, и о том, что было сделано и еще предстоит сделать для исполнения Конвенции, ответственный редактор «НГ-политики» Роза ЦВЕТКОВА попросила рассказать эксперта Общественной палаты РФ, члена Совета по специальному и инклюзивному образованию при комитете по образованию Госдумы, помощника депутата ГД РФ Олега Смолина, отца инвалида с детства Сергея КОЛОСКОВА.


    – Сергей Александрович, почему мы присоединились к Конвенции о правах инвалидов так поздно, ведь она была принята Генеральной ассамблеей ООН еще в декабре 2006 года и стала открыта для присоединения к ней уже спустя полгода, в марте 2007-го? И что мы должны были сделать в первую очередь, став полноправными участниками этого международного договора?

    – Действительно, это решение несколько запоздалое, но наше правительство посчитало, что прежде, чем присоединяться к этому крайне важному документу, защищающему права инвалидов, нужно к этому хорошо подготовиться и оценить финансовые и правовые возможности страны.

    Положения Конвенции в первую очередь адресованы государствам-участникам. Это означает, что ратификацией Конвенции государства-участники обязуются ее исполнять, прежде всего приводя в соответствие с Конвенцией национальное законодательство. В декабре 2014 года Государственная дума приняла закон № 419 о внесении изменений в законодательство в связи с ратификацией Конвенции. Этим законом были внесены изменения в 25 федеральных законов, касающихся самых разных сторон жизни общества – от деятельности библиотек до работы морского транспорта.

    Приведу несколько примеров. Так, в законе о социальной защите инвалидов появилась статья о недопустимости дискриминации по признаку инвалидности. Закон о службе в органах внутренних дел в настоящее время обязует в составе органов МВД иметь сотрудников, владеющих навыками русского жестового языка. Уставом автомобильного транспорта и городского наземного электрического транспорта теперь предусмотрено оснащение общественного транспорта надписями, иной текстовой и графической информацией, выполненной крупным шрифтом, в том числе с применением рельефно-точечного шрифта Брайля. Жилищный кодекс теперь предусматривает, что жилые помещения должны быть приспособлены к потребностям инвалидов. Думаю, что многие заметили такие нововведения, как субтитры на федеральных телеканалах и звуковые сигналы некоторых светофоров. В Москве, а может быть, и не только в Москве, появился общественный транспорт с возможностью заезда в него на коляске.

    – Значит, наше государство озаботилось правами инвалидов во всем их объеме? И жизнь людей, не способных самостоятельно решать многие свои проблемы, налаживается?

    – К сожалению, нет. Если внимательно посмотреть на эти законодательные нововведения, то видно, что все они адресованы в основном только трем категориям инвалидов: с нарушениями опорно-двигательного аппарата, незрячим и неслышащим. Однако это не все категории инвалидов. Например, среди инвалидов с детства 60% имеют нарушения психоневрологического, в том числе ментального, характера. Их жизнь и жизнь их семей ничем не изменилась и не стала легче. У них не появилось больше прав и возможностей. Парадоксально, что фактически инвалиды с психоневрологическими нарушениями были подвергнуты дискриминации по отношению к другим категориям инвалидов законом, который запрещает дискриминацию инвалидов. Поскольку для них Конвенция не «заработала».

    – Почему так произошло, на ваш взгляд?

    – Несмотря на большой объем законодательных нововведений, они не носили достаточно системного характера. И по большому счету не были направлены на то, чтобы обеспечить инвалидам возможность реабилитации, абилитации и жизни в обществе. Изменения в законодательстве не затронули такие системообразующие для жизни инвалидов вопросы, как профилактика социального сиротства детей-инвалидов, включая раннюю помощь, инклюзивное образование, поддержку трудоустройства, стационарозамещающие услуги или сопровождаемое проживание, обеспечение деинституциализации инвалидов, детей и взрослых, которые сейчас изолированы от общества в интернатах.

    – Отсутствие прогресса в системообразующих вопросах – что это конкретно значит для человека-инвалида?

    – Хорошо, давайте по порядку. Профилактика социального сиротства детей-инвалидов, включая раннюю помощь, прямо вытекает из статьи 23 Конвенции. Там говорится о необходимости принятия особых мер для того, чтобы обеспечить возможность детям-инвалидам жить в семье. Для этого государства-участники обязуются с самого начала – с момента установления нарушения здоровья – предоставлять детям-инвалидам и их семьям всестороннюю информацию, услуги и поддержку. Если родные не в состоянии обеспечить уход за ребенком-инвалидом, государство обязуется прилагать все усилия к тому, чтобы ребенок проживал в семейных условиях, а не в интернате.

    Между тем у нас «с самого начала» – с момента установления нарушения здоровья ребенка, а нередко это бывает вскоре после рождения – все происходит точно наоборот. Существует категория детей-инвалидов, которые имеют так называемые медико-социальные показания для направления на постоянное проживание в дома ребенка и дома-интернаты для детей-инвалидов. Например, к такой категории относятся дети с синдромом Дауна, которых немало в домах ребенка и домах-интернатах для детей-инвалидов.

    То есть у нас есть специальные интернаты для детей, которые лишились права и возможности жить в семье только по причине инвалидности! В таких интернатах проживают 23 тыс. детей в возрасте от 4 до 18 лет.

    Тем самым государство признает, что воспитание таких детей и уход за ними связаны с большими трудностями. Семьи, воспитывающие таких детей, испытывают значительные физические, психологические и материальные нагрузки, которые могут сказываться на всех членах семьи, в том числе на других детях.

    Однако государство не предлагает адекватных мер помощи, которые содействовали бы нормальному функционированию таких семьей и предотвратили бы существенное снижение их благосостояния и социального статуса.

    Получается, что государство фактически поощряет передачу родителями детей-инвалидов в интернатные учреждения, устанавливая право родителей передавать детей-инвалидов в интернатные учреждения по медико-социальным показаниям и не предоставляя семьям необходимой им поддержки. Дело иногда доходит до абсурда: например, при рождении ребенка с синдромом Дауна медики объясняют родителям, что ввиду тяжести диагноза ребенка лучше передать в дом ребенка, а медико-социальная экспертиза отказывается устанавливать ребенку инвалидность, ссылаясь на то, что ограничения жизнедеятельности есть у всех младенцев, а не только у младенцев с синдромом Дауна. При этом обращения общественности и Владимира Лукина, который являлся тогда уполномоченным по правам человека в РФ, в Минтруд с просьбой устранить это очевидное нарушение прав детей с синдромом Дауна результата не дали!

    – Но, может быть, проблема в том, что у нашего государства просто-напросто нет средств на адекватную поддержку семей с детьми-инвалидами, и, как всегда, чиновники нашли простой для решения выход из создавшейся проблемы?

    – Считаю, что причина не в недостатке средств. Если говорить об экономической стороне вопроса, то дело в отсутствии инвестиций в профилактику социального сиротства. Поясню на примере. Я только что вернулся из Санкт-Петербурга, где посещал один из домов ребенка. Один месяц пребывания ребенка в этом учреждении стоит свыше 100 тыс. руб. За эти средства ребенок не только получает питание и уход, но и реабилитацию – в доме ребенка есть логопед, другие специалисты, специальное оборудование. При правильном подходе дом ребенка как таковой мог бы стать центром системы комплексной помощи семьям группы риска социального сиротства – реабилитационным центром и детским садом, а также местом для кратковременного проживания детей в целях «передышки» родителей. Высвобожденные средства могли бы быть направлены на другие меры комплексной помощи семьям.

    – Уточните, пожалуйста, что подразумевается под комплексной помощью семьям с детьми-инвалидами, особенно из группы риска социального сиротства.

    – Основные меры, на мой взгляд, должны заключаться в следующем:

    – выявление ключевых потребностей семьи и определение мер социальной поддержки, необходимых для ее нормального и полноценного функционирования;

    – предоставление семейноориентированной психолого-педагогической и медико-социальной помощи детям-инвалидам в младенческом и раннем детском возрасте;

    – содействие в устройстве ребенка-инвалида дошкольного и школьного возраста в соответствующее возрасту образовательное учреждение;

    – транспортное обслуживание детей-инвалидов в соответствии с медико-социальными показаниями в целях обеспечения возможности их доставки в образовательное учреждение, реабилитационное учреждение, в учреждение социального обслуживания и возвращения к месту проживания по окончании учебных занятий, реабилитационных мероприятий и получения социальных услуг;

    – предоставление родителям возможности передавать ребенка-инвалида в «гостевую семью» или в организацию, предоставляющую социальное обслуживание на короткое время, – для «передышки» родителей, а также в случае заболевания родителей, возникновения кризисной ситуации в семье;

    – проведение индивидуальной и групповой работы с родителями, направленной на повышение «родительской компетентности», и развитие навыков позитивного воспитания ребенка, на преодоление стрессовых состояний и психологической усталости;

    – предоставление необходимой материальной помощи в период преодоления возможных кризисных ситуаций в семье ребенка-инвалида;

    – Но ведь разработана и готовится к утверждению правительством Концепция развития ранней помощи в Российской Федерации на период до 2020 года?

    – Хорошо, что в соответствии с Концепцией ранняя помощь будет развиваться на межведомственной основе. Плохо то, что она все еще недоступна большинству нуждающихся в ней детей. А ведь ранняя помощь гарантирована статьей 5 закона об образовании. В статье говорится, что в целях реализации права каждого человека на образование создаются необходимые условия для оказания ранней коррекционной помощи на основе специальных педагогических подходов.

    Вместе с тем все еще не утверждены нормативные акты, которые устанавливали бы порядок предоставления ранней помощи и ее содержание. Не установлена обязанность медицинских организаций, которые систематически наблюдают детей раннего возраста, направлять или рекомендовать нуждающихся детей в организации, предоставляющие раннюю помощь. Не организована подготовка специалистов по ранней помощи, не утверждены соответствующие образовательные стандарты.

    – А инклюзивное образование?

    – Это большая и сложная тема для отдельной статьи. Если кратко, то инклюзивное образование, так же как и ранняя помощь, гарантированы статьей 5 закона об образовании. Вместе с тем нормативные акты по инклюзивному образованию не приняты. Не выстроена рекомендованная ЮНЕСКО система инклюзивного образования. Два основных элемента этой системы заключаются в следующем. Обычные учителя получают помощь в обучении учащихся с особыми образовательными потребностями от соответствующих специалистов, работающих в школе. Обычные школы получают помощь в обучении учащихся с особыми образовательными потребностями со стороны ресурсных центров.

    Сложилась ситуация, когда инклюзивные школы являются таковыми только для отчета, качественных условий для обучения детей с особыми образовательными потребностями в них не создано. Закрываются коррекционные школы, родители жалуются. Необоснованно много детей с особыми образовательными потребностями вынуждены получать надомное образование, что совсем не способствует их интеграции в общество. О качестве такого образования во многих случаях говорить не приходится.

    – Вырисовывается не слишком утешительная картина государственной поддержки детей-инвалидов. А какие проблемы являются, по вашему мнению, самыми острыми для взрослых инвалидов?

    – Самая острая и, я считаю, позорная для нашей страны проблема – это массовое помещение в интернаты инвалидов, которые не могут проживать самостоятельно. Особенно в тяжелом положении инвалиды с психологическими расстройствами, которые помещаются в закрытые от общества психоневрологические интернаты.

    Статья 19 Конвенции о правах инвалидов требует, чтобы государства предоставляли инвалидам услуги, которые необходимы им для жизни в обычных местах проживания, и не допускали изоляции инвалидов от общества. Несмотря на это, сегодня в психоневрологических интернатах изолировано от общества 150 тыс. инвалидов, в большинстве случаев пожизненно. Это значит, что в психоневрологических интернатах проживает каждый 800-й взрослый гражданин России
    Психоневрологические интернаты – фактически закрытые учреждения, поскольку действуют по принципу психиатрической больницы. Согласно санитарным нормам, проживание в психоневрологических интернатах предусмотрено в палатах на четыре–шесть человек при коридорной системе. А фактически в палатах часто проживают восемь и более человек. Во многих случаях самостоятельный выход с этажей проживания запрещен или ограничен. Подавляющее большинство проживающих не могут выходить за пределы интерната. Как показали проверки этих интернатов Общественной палатой, живущие в них люди фактически бесправны и находятся в полной зависимости от персонала.

    Убежден, что государственная политика в отношении инвалидов должна быть коренным образом пересмотрена. Но сначала нужно осознать суровую и безысходную реальность для инвалидов и их семей.
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 24.05.2016 в 22:49.

  17. #46
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда:

    Я здесь сама с собой знакомлюсь


    Опубликовано 18.05.2016

    Сын Галины — один из первых участников проекта «Поддерживающее проживание» в селе Давыдово. Через пять месяцев после переезда в общину она делится своими впечатлениями.

    Задумались о будущем



    Мы с сыном уже почти полгода в Давыдово, до этого несколько раз были здесь в летнем лагере. Потом решили попробовать пожить.

    Почему решились? Задумались о будущем. Эти мысли у всех мам возникают, но почти все отодвигают их. Пока ещё есть силы справляться со своими детьми, пока ещё всё складывается относительно неплохо, откладывают этот вопрос.

    К тому же, у других мамочек есть обстоятельства, удерживающие их в городе. У меня таких обстоятельств не было. Более того, по ряду причин проживать с сыном в одной квартире стало уже невозможно. Надо было что-то делать.

    Самое трудное — оторваться от ребёнка

    Самая большая трудность для мамы — это отрыв от ребёнка. Это естественно, через это все будут проходить. Потому что иначе как? Как маме попробовать? Живя с ребёнком в одной комнате? Нет, скорее всего, он будет не с мамой. Мама, конечно же, будет где-то рядом. И ей будет тяжело.

    Так вот, мысль о будущем, и ребёнка, и своём, должна главенствовать, и мама должна преодолеть все эти трудности, думая о главном.

    Сама с собой знакомлюсь

    Мне Наташа Деревянкина, психолог, сказала, что обязательно будет кризис. И вот, в какой-то момент я поняла, что в этот кризис вступила.
    Месяца через полтора-два проживания я начала по-другому реагировать на всё. Приехала — была такая эйфория, мне так всё нравилось. Потом раз — и всё для меня изменилось. Мне всё стало тяжело, я стала остро реагировать на людей, на какие-то ситуации, на то, что происходит с сыном.

    Мне кажется, с ним слишком жёстко обращаются. А все вокруг говорят, что это, наоборот, очень мягко по сравнению с тем, что ожидало бы его, попади он в какое-то специализированное учреждение. Или просто на улице мог бы в тяжёлую ситуацию попасть. Он ведь выезжал один из дома в городе, а вёл себя не всегда так, как принято. Кто знает, как на это окружающие могли бы отреагировать. Люди ведь разные бывают, и злобные, и агрессивные. То, как к сыну здесь относятся — это действительно мягко. А мне кажется, что жёстко, я переживаю.

    Вообще здесь у меня происходит серьёзная переоценка ценностей. Сама с собой знакомлюсь. В городе я себя воспринимала как вполне приличного, смиренного человека. Сидела в квартире в изоляции. Выходишь — всё нормально, всё хорошо. А здесь у меня такие реакции пошли, о которых я там и не подозревала. Неприятно было саму себя изучать.
    Но это нормально, ведь здесь ты по-настоящему живёшь. И даже неизвестно, для кого всё это важнее и труднее: для ребёнка или для мамы.

    Сын стал немножко меняться

    У сына изменилась среда, он отделился от мамы, стал жить с другими людьми, стал понимать, что с ними не всегда проходит то, что проходило со мной. Для него поменялось всё: и режим дня, и требования к нему. Он вообще поначалу не понимал, что происходит.
    Первые две недели были очень тяжёлые, ещё месяц-полтора — тоже непростые. И где-то месяца через два он сообразил, что ему здесь жить и как-то начал смиряться с этим. И после этого он начал немножко меняться. Потише стал, поспокойнее.

    Конечно, сложностей много, зато какая радость, когда мне говорят, что он хорошо работал, что всё выполняет, что в его вагончике идеальный порядок. Да и, признаться честно, тех перемен, которые произошли с сыном уже сейчас, я ожидала в лучшем случае через год.
    Уроки терпения для тьютера

    Сене, нашему тьютеру, было очень непросто. Тем более, что он-то не привык, для него всё это впервые. Но если бы вы знали, насколько изменился сам Сеня! Он стал более терпеливым, спокойным, уравновешенным.

    Отвлечься от переживательных мыслей

    Я начала работать в детском саду. Появилось ежедневное общение с людьми, с детьми, которое очень отвлекает от всяких переживательных мыслей. Для меня это очень важно. Единственное, что такая работа оказалась мне не совсем по силам. Вечером нужно другими делами заниматься, а у меня сил нет.

    Раньше в психосоматику не верила

    И ещё я болею постоянно. Не могу никак из болезней вылезти. Все вокруг говорят, что это психосоматика, что так и буду болеть, пока не приму ситуацию.
    Я поначалу не верила никому. И в психосоматику не верила. Просто думала, что часто простужаюсь, потому что здесь севернее, холоднее, чем в Москве. Инфекции какие-то подхватываю, хотя раньше ничего подобного не было. А теперь уже вижу чётко: как только отреагировала остро на какую-то ситуацию, начала переживать — тут же заболеваю. Хочешь — верь, хочешь — нет.
    Нужно преодолевать трудности

    Очень важно привести себя в какое-то равновесие внутреннее. Для того, чтобы здесь жить, работать, участвовать во всех мероприятиях в уравновешенном состоянии, а не в таком, в каком я периодически пребываю: спать не могу, мысли сразу не очень хорошие. И так хочется в квартиру свою забиться, зарыться. Следующая мысль: «А что там?» Всё то же, от чего уехала.
    Нет, нужно преодолевать трудности. Просто я никогда не жила так прежде. Это, в первую очередь, для меня ломка. Для сына, конечно, тоже, но и для меня не меньше.

    Не только ради ребёнка

    Маме обязательно нужно здесь пожить. Не только ради ребёнка. Ради себя. Мама сама должна захотеть жить здесь. Если она приедет только ради ребёнка, она, скорее всего, не выдержит, уедет.

    У меня, конечно, тоже есть мысль, что я живу здесь ради ребёнка. И она, возможно, даже главенствующая. Но понимаю, что так больше не могу и не смогу в дальнейшем. Мне, наверное, надо здесь жить. Просто жить. Постепенно к этому прихожу.

    Записано со слов Галины Горюновой в марте 2016


    Последний раз редактировалось Елена; 25.05.2016 в 09:01.

  18. #47
    Архивариус Аватар для НиКошка
    Имя
    Ника
    Регистрация
    16.01.2014
    Адрес
    Россия Рязанская
    Сообщений
    16,892
    Записей в дневнике
    3
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 12,093/44
    Присвоено: 12,322/2

    0 Недоступно! Недоступно!
    Не совсем поняла где они живут и почему мама тоже там. Но сын вроде бы отдельно, в вагончике с тьютором? И тьютор без опыта?
    Боже, дай мне сил, терпения и, на всякий случай, денег.

    Ничто так не мешает видеть, как точка зрения



  19. #48
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Поддерживаемое проживание в селе:

    Цитата Сообщение от Елена Посмотреть сообщение
    Сын Галины — один из первых участников проекта «Поддерживающее проживание» в селе Давыдово.
    Я поняла, что мама просто живёт где-то рядом и устроилась работать в детский сад.
    Последний раз редактировалось Елена; 27.05.2016 в 12:58.

  20. #49
    Архивариус Аватар для НиКошка
    Имя
    Ника
    Регистрация
    16.01.2014
    Адрес
    Россия Рязанская
    Сообщений
    16,892
    Записей в дневнике
    3
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 12,093/44
    Присвоено: 12,322/2

    0 Недоступно! Недоступно!
    про проект понятно, не понятно было почему там мама.Если в селе рядом живет, то понятно.
    Боже, дай мне сил, терпения и, на всякий случай, денег.

    Ничто так не мешает видеть, как точка зрения



  21. #50
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Цитата Сообщение от НиКошка Посмотреть сообщение
    не понятно было почему там мама
    На подстраховке, боится за сына.

  22. #51
    Архивариус Аватар для НиКошка
    Имя
    Ника
    Регистрация
    16.01.2014
    Адрес
    Россия Рязанская
    Сообщений
    16,892
    Записей в дневнике
    3
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 12,093/44
    Присвоено: 12,322/2

    0 Недоступно! Недоступно!
    Ага, это совсем понятно... Я думала не может же быть чтоб в таком проекте мамы проживали вместе с детьми, в чем тогда смысл? А если живет рядом, но отдельно, в селе поблизости, то все встает на свои места.
    Боже, дай мне сил, терпения и, на всякий случай, денег.

    Ничто так не мешает видеть, как точка зрения



  23. #52
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    "Открывали дверь, ставили еду на пол, закрывали дверь"

    Комиссия Общественной палаты РФ опубликовала отчет по итогам общественного мониторинга московского ПНИ N30

    06.06.2016

    Опубликован отчет комиссии Общественной палаты РФ по итогам общественного мониторинга московского психоневрологического интерната (ПНИ) N30. Его вывод: в существующей системе ПНИ даже пристальное внимание общества не может защитить жителей интернатов от нарушений их прав.

    Ольга Алленова, Роза Цветкова


  24. #53
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    "Названы основные нарушения прав людей, живущих в ПНИ

    06.06.2016

    На основании общественного мониторинга и поступающих материалов составлен список системных нарушений гражданских и социальных прав людей, проживающих в психоневрологических интернатах (ПНИ). Об этом рассказала член Общественной палаты РФ и Попечительского совета при правительстве РФ Елена Тополева – Солдунова на заседании, посвященном соблюдению прав жителей соцучреждений.

    В списке упоминается: неправомерное ограничение свободы; нарушение права граждан на личную неприкосновенность и права владеть и распоряжаться личным имуществом; умаление человеческого достоинства; лишение права на труд; нарушение прав на лечение лишь при условии добровольного информированного согласия; нарушение права на получение социальных и реабилитационных услуг в соответствии с законом.

    В качестве примеров нарушения гражданских прав в ПНИ было упомянуто принудительное лечение психотропными веществами против воли больных и без решения суда; применение лечения в качестве наказания; отсутствие возможности пожаловаться на плохое обращение и условия содержания для тех, кто находится в изоляторах, на закрытых этажах ПНИ, и в других условиях, ограничивающих свободу; отсутствие свободного доступа к почтовой связи, телефону и интернету; отказ гражданам в регистрации и рассмотрении их письменных обращений.

    Также, по мнению эксперта, ряд особенностей современных ПНИ, как, например, отсутствие личной одежды и белья; отсутствие перегородок в туалетах; принудительное разделение по половому признаку без возможности выхода в общее пространство, и другие, создают в ПНИ неприемлемое качество жизни.

    «Большая проблема — восстановление дееспособности», — рассказала Елена Тополева-Солдунова. По ее словам, лишение дееспособности бывает крайне сложно пересмотреть, часто вопрос решается без участия самого человека. Так, в одном из интернатов за один день был пересмотрен статус 24 проживающих, и все они были признаны недееспособными. Ситуацию помогла бы изменить открытость и прозрачность при рассмотрении этого вопроса, уверена член Общественной палаты.

    Среди ее рекомендаций – разъяснение региональным органам соцзащиты вопросов соблюдения прав живущих в ПНИ граждан на свободу, личную неприкосновенность, и получение социальных услуг и психиатрической помощи в добровольном порядке; закрепление в документах Минтруда положения о том, чтобы штат сотрудников соцучреждений обеспечивал бы возможность выполнение индивидуальных программ соцобслуживания для подопечных; внесение изменений в положение о попечительских советах при ПНИ, позволяющих сделать такие советы независимыми и привлечь в них родственников проживающих; закрепление за этими советами полномочий, позволяющих оценивать и улучшать качество соцобслуживания.

    В срочном порядке необходимо обеспечить принцип формирования штата и материальной базы ПНИ, исходя из потребностей проживающих, с преобладанием медицинского персонала; обеспечить периодический контроль качества оказанных проживающим там услуг, и обеспечить получателям услуг возможность выбора их поставищиков и формы получения, в том числе, частично – вне интерната, в полустационарной форме, считает эксперт.

    «Необходимо развитие стационарозамещающих форм обслуживания, альтернативных ПНИ – сопровождаемого проживания, сопровождаемого трудоустройства, сопровождаемой социальной (дневной) занятости, предоставляемых на дому, в полустационарной форме, в том числе, с привлечением негосударственных поставщиков», — уверена Елена Тополева – Солдунова."

  25. #54
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    И снова о сопровождаемом проживании в АРДИ "Свет", г. Владимир, отсюда:

    "Созидатели из Владимира

    Скрытый текст


    Жизнь каждого человека с особенностями развития после школы может включать в себя как минимум три сферы: 1) самостоятельное проживание с поддержкой 2) работа, труд 3) образование и досуг. В России примеров организаций, которые комплексно решают вопросы по всем этим направлениям, немного – можно по пальцам руки пересчитать. Одна из них – это «Ассоциация родителей детей-инвалидов «Свет»» во Владимире, которая существует почти двадцать лет. Мы отправились туда, чтобы своими глазами увидеть, как работает система поддерживаемого проживания и трудоустройства для людей с особенностями развития в отдельно взятом регионе.

    Основа основ

    Юрий Михайлович Кац, заместитель председателя Совета АРДИ «Свет» и один из ее основателей, встречает нас на вокзале и по дороге в первую точку нашего маршрута рассказывает о том, как организации удалось не просто выжить, но и успешно развиваться все эти годы. «Создавая АРДИ «Свет», мы определили для себя несколько принципов, на которые опираемся в своей работе. Первый принцип – это «добровольное» волонтерство родителей. Когда они пишут заявление на зачисление своего ребенка в одну из наших программ – а их около тридцати, – то подписывают договор, по которому обязуются четыре часа в месяц отработать в программе, которую посещает ребенок. Мы убеждены: только когда человек что-то сделает сам, своими руками, он почувствует сопричастность к общему делу. Помыть окна в помещении, где занимается твой ребенок, или стул починить - мелочь, но именно так родитель из потребителя услуг становится партнером и соратником. Второй принцип – не ходить с протянутой рукой: «Дайте нам то, дайте это». Куда бы мы ни обратились: в органы власти или коммерческие компании, - первым делом рассказываем, какие у нас есть программы, как они работают и насколько эффективно. Мы просим помощи, но обосновываем, что с этой помощью планируем сделать, каких изменений добиться. Когда чиновник или спонсор видит, что мы реально работаем, то идет навстречу и соглашается на новые, серьезные проекты. И третий, очень важный принцип: правовая основа работы. Вся наша деятельность юридически обоснована. Когда мы ведем совместный проект, например, с местными органами власти, то заключаем договор о сотрудничестве, где прописаны права и обязанности всех сторон».

    Достойная жизнь – жизнь дома

    Выходим около невысокого жилого дома в тихом дворе в центре Владимира. Оказывается, первое, что делают члены АРДИ «Свет», когда въезжают в новое помещение, – оформляют клумбу. Работа с землей очень полезна для ребят. Но еще они хотят, чтобы там, где они живут, было красиво. И, конечно, соседи гораздо лучше относятся к тем, кто следит за порядком и приносит пользу дому.

    В квартире нас встречают воспитанники и Любовь Ивановна Кац, председатель АРДИ «Свет», советник губернатора Владимирской области. Ребята только что закончили уборку и приступили к утренним занятиям: они мастерят овечек из глины. В этом помещении проходят занятия по программе «Школа жизни», на которых воспитанники учатся ухаживать за собой и домом, готовить еду, рассчитывать бюджет покупок, а также получают знания об окружающем мире. Здесь по-домашнему уютно, в таком месте приятно попить чай и спокойно побеседовать.

    Поддерживаемое проживание – это лишь одна из программ АРДИ «Свет», до участия в которой ребенку нужно «дорасти». Вступая в программы, он начинает двигаться по собственному маршруту, который разрабатывают педагоги при участии родителей и самого ребенка. Центр ранней помощи «Мишутка», иппотерапия, театр, летние лагеря – каждому найдется занятие по силам и по душе. Единого центра у организации нет, все помещения находятся в разных точках Владимира. Но это неплохо: ребята постарше учатся ездить на автобусе, переходить дорогу, многие уже давно делают это самостоятельно. Они осваивают город, а жители, которые из года в год видят особых ребят на одних и тех же маршрутах, привыкают к ним.

    «Участвуя в программах АРДИ «Свет» несколько лет, открывая в своем ребенке новые грани его возможностей, в какой-то момент семья понимает: пора направлять чадо на поддерживаемое проживание, - рассказывает Любовь Ивановна Кац. - Но бывает, что ребенок готов стать более самостоятельным, а родители не могут его отпустить: буквально водят за руку, не доверяют, пытаются защитить от всего на свете. Родителям, особенно маме, очень сложно признать, что их гиперопека ребенку не нужна. Если мы видим такую ситуацию, то разговариваем со взрослыми, объясняем, почему важно направить ребенка на проживание. С некоторыми приходится быть строгими: «Если вы не хотите его отпускать, то какой смысл во всей нашей работе? Мы столько сил на ребенка тратим, готовим его к самостоятельной жизни, а вы завязываете ему шнурки!» Кстати, многие родители потом благодарят нас».

    Как мы узнали – а потом и увидели своими глазами, - у АРДИ «Свет» есть несколько вариантов учебного проживания с сопровождением: квартира двухдневного пребывания (в выходные), она же недельного – во время каникул; квартира месячного самостоятельного проживания с сопровождением; а также квартира постоянного проживания. Важное достоинство системы, выстроенной владимирской организацией, заключается в том, что для каждого воспитанника подбирается свой вариант и темп движения по «маршруту», исходя из его склонностей и пожеланий. Кто-то начинает с двухдневного проживания, потом остается на неделю – и так несколько лет. А кто-то сразу готов к самостоятельной жизни в течение месяца-трех.

    - Квартира двухдневного и недельного проживания. Это помещение, где проходят занятия «Школы жизни». В 2001 году частные лица отдали АРДИ «Свет» эту четырехкомнатную квартиру в безвозмездное пользование. Ее перестроили, из четырех комнатушек сделали одну большую комнату, кухню-гостиную и маленький кабинет, переделали ванную: установили стиральную машину, разноуровневый душ. Здесь двое ребят (два мальчика или две девочки) могут оставаться с педагогом на выходные либо на неделю во время каникул. На более долгий срок и большему числу людей здесь жить просто неудобно: комната всего одна.

    - Квартира месячного проживания: трехкомнатная квартира находится в собственности АРДИ «Свет» - ее подарил организации предприниматель-меценат. Члены организации сделали здесь ремонт, добрые люди помогли квартиру обустроить, мебельный холдинг даже подарил новую мягкую мебель. Эта квартира подходит для программ длительного проживания: от месяца до трех. Здесь есть отдельные спальни, кухня-гостиная. Но санузел довольно маленький, так что живут здесь либо четыре девушки, либо четыре молодых человека. Наташа (мы видели ее в первой квартире, на программе «Школы жизни», а потом в школьной столовой, куда ребята ходят обедать) показывает свою комнату. Сюда после обеда они с соседкой Юлей приехали сами. Ведь учебная квартира – это не то место, где ребята сидят целыми днями. Это дом, куда они, как и обычные люди, возвращаются вечером после занятий. В квартире ребята учатся не только готовить, прибирать, стирать, но и просто жить: общаться, проводить досуг, планировать свое время. Иногда по вечерам они ходят в кафе или в кино. Кстати, все продукты, бытовые принадлежности они покупают сами, педагог учит их распределять необходимые расходы. К ребятам в учебную квартиру могут прийти в гости родители, а иногда они сами навещают семью. Но ночуют всегда в своем временном доме. Как признались Наташа и Юля, «здесь так хорошо, что и домой не хочется!»

    - Квартира постоянного проживания: недавно родители АРДИ «Свет» начали новую программу - «Сопровождаемое (поддерживаемое) проживание – альтернатива психоневрологическим интернатам». И доказали, что если взрослые горят идеей обеспечить своему ребенку достойную жизнь, то возможности всегда найдутся. Кто-то продал свой садовый участок, кто-то обратился за помощью к друзьям. В итоге на средства родителей и фонда «Реновабис» в 2013 году была приобретена квартира в новом районе Владимира. Силами членам АРДИ «Свет», добровольцев, молодых людей с ограниченными возможностями был сделан ремонт: с нуля, потому что квартира продавалась без отделки.

    Это серьезная работа дала прекрасные результаты. Заходя в квартиру, хочется воскликнуть: «Вот это да!» Мы оказались в большом помещении гостиничного типа, где у каждого жильца есть отдельная комната и свой санузел. Огромная кухня-гостиная, отдельная комната педагога, широкая прихожая – все это создает ощущение качественной, «правильной» жизни – той жизни, которая должна быть у любого человека. Сложно представить, что те ребята, которые здесь живут, могли бы оказаться не в уютной комнате с новой мебелью и собственным компьютером, а в переполненном интернате. Сейчас в квартире соседствуют пятеро молодых людей. У кого-то из них есть родители, а вот у Вовы мамы, к сожалению, уже нет, но есть сестра. Именно она помогли ему обустроить комнату. «Я доверяю Оле, - говорит Вова. – Она выбрала цвет отделки – голубой. Мне очень нравится моя комната». Сосед Вовы Паша тоже чувствует себя здесь не просто жильцом, но полноценным хозяином, ведь он постоянно помогал строителям во время ремонта и до сих пор многое делает по дому.

    «В этом проекте мы воплотили в жизнь мечту многих родителей особых детей, - говорит Юрий Михайлович Кац, – чтобы их дети жили самостоятельно с поддержкой, в хороших условиях, но в сопровождении надежных людей. О том, чтобы их жизнь была наполнена встречами с друзьями, трудом, культурным досугом, и главное – чтобы их будущее было гарантировано».

    Гарантом прав этих ребят является АРДИ «Свет» и, конечно, отдел опеки. АРДИ «Свет» гарантирует этим ребятам проживание в этой квартире постоянно, так как квартира является собственностью организации и предназначено только для постоянного сопровождаемого проживания этих ребят. Родители организации сделали важное дело: организовали квартиру постоянного сопровождаемого проживания, показали путь другим родителям и государственным служащим. После реализации таких проектов рождается уверенность в том, что квартиры постоянного проживания с сопровождением будут появляться и в других регионах России – именно за такими квартирами будущее. Хочется верить, что государство в лице органов соцзащиты будет проводить разукрупнение существующих домов-интернатов для престарелых и инвалидов, психоневрологических интернатов, обязательно начнется строительство жилых домов малой вместимости для проживания людей с тяжелой формой инвалидности.

    Но вопрос самого помещения далеко не всегда первостепенный. Гораздо важнее то, как юридически все это обосновать, ведь большинство участников АРДИ «Свет» и подобных организациях люди недееспособные, а значит, не могут самостоятельно принимать решения. Но у каждого недееспособного человека обязательно есть опекун. Как правило, опекун – это или мама или папа недееспособного, а это значит, что родители всегда желают своему ребенку только хорошее. А что может быть лучше, чем проживание в семье? Именно поэтому во Владимирской области появились приемные семьи для одиноких инвалидов, дееспособных и недееспособных. Стать приемной семьей для одинокого дееспособного инвалида можно на основании Постановления Губернатора Владимирской области от 16 августа 2012 г. «О внедрении во Владимирской области стационарозамещающей технологии «Приемная семья для граждан пожилого возраста и инвалидов». Для недееспособного одинокого инвалида - на основании Закона Владимирской области ЗО-22 от 14.02.2013 (ред. от 31.12.2013) «О вознаграждении, причитающемся опекунам недееспособных граждан». Более 100 одиноких инвалидов, в том числе и недееспособных, в настоящее время проживают в приемных семьях в домашней обстановке. Все это стало возможным благодаря инициативе родителей и юристов АРДИ «Свет».

    Члены АРДИ «Свет», подкованные юридически и прошедшие школу жизни, провели расчеты, которые доказывают: развивать систему поддерживаемого проживания гораздо выгоднее, чем содержать психоневрологические интернаты. По официальным данным, на содержание одного человека в психоневрологическом интернате требуется от 40 до 110 тысяч рублей в месяц. Согласно постановлению о временной семье, ежемесячное пособие семье составляет 6 тысяч рублей в месяц. По этой программе во Владимирской области 102 человека из 400 уже определены в семью. «Это наша большая победа, - говорит Юрий Михайлович Кац. – Но для того, чтобы взрослые люди с инвалидностью, остались жить в привычной домашней обстановке, попали в приемную семью, мы учим их самостоятельности с самого раннего детства».

    В конце встречи мы не могли не спросить организаторов АРДИ «Свет» о планах на будущее. Оказалось, что у организации появился участок земли, на котором планируется построить дом поддерживаемого проживания, завести огород, на котором ребята смогут выращивать овощи и разобьют свои любимые клумбы. Мы от всей души желаем замечательным людям из АРДИ «Свет», чтобы все их идеи воплотились в жизнь!

    Организаторы АРДИ «Свет» почти 20 лет меняют мир вокруг к лучшему, и они с радостью делятся своим опытом. Не стесняйтесь: звоните, пишите, задавайте свои вопросы. Сайт организации: http://svet33.ru. E-mail: vooo_ardi_svet-jurist@mail.ru

    Мария Фурсова

    2015"

    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 08.06.2016 в 10:54.

  26. #55
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда, закон уже приняли:

    Смогут ли недееспособные иметь несколько опекунов, решит Госдума

    07.06.2016

    Государственная Дума рассмотрит в первом чтении законопроект, цель которого определяется авторами как «повышение гарантий реализации прав и свобод недееспособных и не полностью дееспособных граждан». Эксперты рассказали порталу Милосердие.ru, почему закон, устанавливающий возможности назначения нескольких опекунов для живущих в ПНИ людей, и вводящий ряд других новаций, важен для защиты прав недееспособных людей, и для улучшения качества их жизни.

    «В законопроекте речь идет о возможности распределить ответственность в рамках опеки/попечительства между несколькими лицами, — сообщила сопредседатель Координационного Совета по делам детей-инвалидов других лиц с ограничениями жизнедеятельности при Общественной палаты РФ, член Совета по попечительству в социальной сфере при Правительстве РФ Елена Клочко. — Сейчас, например, опекун должен проживать вместе с подопечным инвалидом. Трудно себе представить, что люди будут массово брать под опеку инвалидов из ПНИ для проживания в семье.

    Наличие внешнего опекуна для человека, живущего в ПНИ, дает возможность контролировать соблюдение его прав, обеспечивать возможности образования, отдыха и так далее. А второй опекун (которым может быть и интернат, и другое учреждение), может выполнять социальные услуги. Один исполняет, а другой контролирует соблюдение прав и качество жизни подопечного.

    В законопроекте сказано, что опекунами могут быть не только государственные, но и негосударственные юридические лица. Имеются в виду социально ориентированные НКО.

    В первую очередь — это родительские организации, работавшие по 15-20 лет в интересах собственных детей. Они имеют опыт таких услуг, которые не исполняются государственными организациями. Например, сопровождаемое проживание в домашних условиях, или в условиях, приближенных к обычным, сопровождаемая занятость для тех, кто не может конкурировать на открытом рынке труда, сопровождаемое трудоустройство.

    При соединении усилий НКО, внешних опекунов, родителей, недееспособный человек может получить дополнительные возможности и услуги.

    Еще одно важное положение законопроекта – изменение закона о психиатрии, в той части, где говорится о создании службы защиты прав пациентов психиатрических больниц и ПНИ. Также в нем есть детальные предложения по порядку выписки из ПНИ, обеспечению детального рассмотрения человека на предмет дееспособности или ограниченной дееспособности, от чего напрямую зависит его судьба…

    Важно подчеркнуть, что предлагаемый закон коснется не только живущих в ПНИ, но и детей из детских домов-интернатов, в том числе – тех, кто имеет тяжелые нарушения и вряд ли будет взят в семью…

    Этот законопроект впервые обсуждался весной 2012 года. К сожалению, с тех пор удалось законодательно ввести только одно из вошедших в его состав предложений, но крайне важное – об установлении понятия ограниченной дееспособности. Остальное согласовывается очень тяжело – законопроект затрагивает области компетенции множества ведомств…»

    «Теоретически, по закону у человека может быть несколько опекунов, если это необходимо для защиты его интересов. Но на практике так никогда не происходит, — рассказала порталу Милосердие.ru старший юрист Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению Наталья Старинова.

    — Этот закон особенно важен для недееспособных людей, которые находится в ПНИ, для того, чтобы внешние по отношению к интернату люди и организации могли брать на себя опеку над ними. Сейчас администрация самого учреждения является их опекуном.

    Это – типичный конфликт интересов. Особенно заметным это несоответствие стало после вступления в силу закона «Об основах социального обслуживания населения». Так, например, в соответствии с ним, должен быть заключен договор на оказание социальных услуг. Так вот, администрация интерната подписывает его сама с собой, и как поставщик услуг, и как представитель недееспособного человека.

    Это не было бы так страшно, если бы интернат не был стационарным учреждением, от которого живущий там человек полностью зависит. Как правило, он не может оттуда выйти, не может найти себе работу, не может обеспечить себе питание вне интерната…

    Теоретически исполнение интернатами функций опекуна должны контролировать органы опеки и попечительства. Но они чаще всего недостаточно укомплектованы штатами.

    Необходимость в нескольких опекунах может быть и у людей, проживающих в обществе. Один опекун может жить вместе с человеком, заботиться о его быте. Другой опекун может заниматься правовыми вопросами…

    Когда умирают родители умственно отсталого человека, не всегда находится кто-то, кто был бы готов полностью взять опеку на себя. Согласно же законопроекту, его опекунами могут стать несколько человек, или же – некоммерческая организация, например – приход храма, куда он ходил с родителями.

    Также многие НКО, в том числе – православные приходы и сестричества, смогли бы в соответствии с этим законом получить более весомые правовые основания для организации дополнительного обслуживания и лечения для недееспособных, их сопровождения. Сейчас же у нас нет механизмов передачи недееспособного под опеку в некоммерческое учреждение, где он не проживает. По предлагаемому закону смогут назначаться внешние опекуны для людей, проживающих в интернате, которые могли бы забирать их на время.

    При этом законопроект предполагает, что государство установит требования к организациям, желающим взять на себя функции опекуна или попечителя. Порядок назначения опекуна должен предусматривать их проверку.
    Законопроект обсуждался длительное время в связи с необходимостью его согласования с различными министерствами. И я считаю, что он крайне важен для нашей страны. Этот законопроект создаст возможности для реального улучшения жизни людей, проживающих в ПНИ».
    [свернуть]

    Последний раз редактировалось Елена; 08.06.2016 в 11:04.

  27. #56
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда:

    ""Голодомор" в психбольнице ЕАО: взрослых и маленьких пациентов кормят на 43 рубля в день

    Из-за дыр в областном бюджете учреждение, где многие больные находятся пожизненно, перешло на "блокадные" пайки

    Биробиджан, 6 июня, EAOMedia.

    Коллективное письмо от пациентов отделения пограничных состояний областной психиатрической больницы получил биробиджанский еженедельник "Ди Вох". В обращении значилось: "Рацион ежедневного питания состоит из круп, разбавленных водой. Такие продукты, как мясо, яйцо, масло, картофель не входят в рацион. Многие пациенты в отделении находятся в депрессивном состоянии, а ведь им необходимо нормальное питание. Кроме того, в этом же отделении проходят лечение и дети, а сумма на питание для них такая же – 43 рубля 45 копеек", сообщает ИА ЕАОMedia со ссылкой на статью Эдуарда Тираспольского "Голодовка поневоле" в газете "Ди Вох".

    "Верить написанному не хотелось. Что такое 43 рубля? В свете сегодняшних цен на продукты это один йогурт, или пара яблок, или граммов 150 нормального мяса. Килограмм картошки и тот стоит больше. А ведь эти деньги нужно еще поделить на завтрак, обед и ужин. При таком раскладе работа диетсестры психиатрической больницы Татьяны ТОЛСТИКОВОЙ становится "ювелирной".

    – Попробуйте приготовить обед на 15 рублей. Первое – борщ: на одного человека пять грамм растительного масла, десять грамм мяса птицы, пять грамм муки, по десять грамм лука и моркови. Второе – каша: 50 грамм геркулеса и на компот выходит четыре грамма сахара, – с грустной безысходностью в голосе рассказывает Татьяна Григорьевна. – Я работаю в больнице с момента ее открытия. Сумма на питание должна равняться 125 рублям. Но мы на эту сумму не кормим. На сегодняшний день денег не хватает, и мы вынуждены кормить пациентов на сумму 43-45 рублей. Сделать это очень сложно, приходится все урезать. Если, например, крупы положено 70 грамм на человека, то мы можем только пятьдесят, и так во всем. Порою хочется заплакать: люди кушают, как в блокаду. А ведь в начале года было приятно писать меню, когда сумма была 125 рублей. Самое грустное, что есть люди, которые лежат у нас пожизненно – и на таком скудном рационе. Более того, у нас всегда есть больные дети. Все, что мы смогли для них сделать, это полдник с парой печенюшек или одно яблоко.

    После такой арифметики становится не по себе. Начинает мучить совесть. Средний ценник на поход в ресторан – 1200 рублей на одного человека, и это, замечу, без излишеств. А кому-то светит питаться на эти деньги целый месяц. И никаких вариантов. В таких условиях персоналу больницы приходится несладко.

    Я бы сказал, невозможно. Обед, на котором я присутствовал, состоял из постного супа и пустых рожков. Мяса в баланде из воды, горсти крупы и малюсенького количества овощей не было ни грамма. На третье – бесцветный чай. Хоть как-то покрыть дефицит калорий были призваны три кусочка белого хлеба.
    Персоналу, который непосредственно общается с пациентами, наверное, сложнее прочих. Ежедневно видеть голодные лица детей не пожелаешь никому.

    Дольше всего я добивался комментария у начальника облздрава. После моего первого звонка Алексей Синельников лишь пообещал разобраться в сложившейся ситуации. Вторая попытка также была неудачной. И только на третий раз Алексей Эдуардович дал весьма лаконичный комментарий: "Да, ситуация имеет место быть…".

    Главврач больницы Лариса ГЛУХОВА смотрит в будущее без особого оптимизма:

    – Мы – казенное учреждение, все расходы у нас согласно смете. Средств, предусмотренных на питание, на сегодняшний день нет. Появятся они там, когда появятся деньги в областном бюджете здравоохранения. Когда это случится, я не знаю…", — говорится в статье."

    Последний раз редактировалось Елена; 14.06.2016 в 23:22.

  28. #57
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Расширенная информация к посту #53

    Оригинал здесь:

    Эксперты назвали системные проблемы в психоневрологических интернатах по итогам общественных проверок

    08.06.2016

    МОСКВА. Результаты общественного мониторинга были представлены 6 июня на заседании Попечительского совета при Правительстве РФ. Эксперты столкнулись с «вопиющими случаями нарушения прав человека» при осуществлении общественных проверок: ограничение свободы, нарушение прав граждан на личную неприкосновенность, владеть и распоряжаться личным имуществом, лишение права на труд, умаление человеческого достоинства.

    Системные проблемы в психоневрологических интернатах были выявлены по результатам общественных проверок Звенигородского ПНИ Московской области, ПНИ № 30 Москвы, а также материалов, поступивших из ПНИ Москвы, Санкт-Петербурга, Тверской, Самарской, Астраханской и Ленинградской областей.

    Эксперты зафиксировали такие системные нарушения гражданских и социальных прав получателей социальных услуг, проживающих в ПНИ, как неправомерное ограничение свободы, нарушения права граждан на личную неприкосновенность, нарушение конституционного права граждан владеть и распоряжаться личным имуществом, умаление человеческого достоинства. Кроме того, к числу основных нарушений они отнесли лишение права на труд, нарушение прав на лечение только на основе добровольного и информированного согласия, нарушение права получателей социальных услуг на получение социальных и реабилитационных услуг в соответствии с установленными законодательством требованиями.

    Многие положения закона № 442 не реализуются на практике, следует из результатов общественного мониторинга. Согласно п. 1 ч. 2 ст. 12 N 442-ФЗ «Об основах социального обслуживания граждан в Российской Федерации», «поставщики социальных услуг при оказании социальных услуг не вправе ограничивать права, свободы и законные интересы получателей социальных услуг, в том числе при использовании лекарственных препаратов для медицинского применения». На практике «поставщики социальных услуг, являясь одновременно и законными представителями недееспособных граждан, в силу конфликта интересов и бесконтрольности склоняются к произволу и злоупотреблениям», отмечают участники проверок.

    «Что значит нарушение гражданских прав? Это запрещение выхода даже с этажа, где находится проживающий, или из комнаты, свободный выход из интерната бывает за редким исключением. Люди становятся узниками этих учреждений, они не видят другой жизни», — говорит заместитель председателя Совета при Правительстве России по вопросам попечительства в социальной сфере Елена Тополева.

    Как следует из результатов проверок, проживающих в ПНИ по усмотрению персонала могут запирать в изоляторах («надзорках»), применять к ним физическую силу, связывать, лечить против их воли и без решения суда психотропными препаратами, которые имеют болезненное и подавляющее волю действие.

    Кроме того, у пациентов ПНИ фактически отсутствует возможность пожаловаться на обращение и на условия проживания. Причина — нахождение в изоляторах и на закрытых этажах, отсутствие возможности покидать территорию ПНИ, получить свободный доступ к почтовому ящику, телефону, интернету.

    «Даже если иногда декларируется, что можно пожаловаться на условия проживания, то когда мы приходим в интернат и просим показать нам эти обращения и рассказать, как администрация реагирует на них, ничего этого нет», — отмечает Елена Тополева. По ее словам, письменные обращения граждан к администрации ПНИ не регистрируются и соответственно не рассматриваются.
    Многие проживающие в ПНИ могли бы жить вне пределов интернатов, но из-за того, что у них нет другого жилья и есть запрет на выход из учреждения, они вынуждены находиться там. Даже если дееспособный человек выходит из учреждения без разрешения, это могут расценить как побег. Проживающий, находящийся « в побеге», разыскивается с помощью полиции. Побег и другие нарушения правил проживания наказываются помещением в «закрытые отделения» или изоляторы, назначением болезненного лечения, помещением в психиатрические больницы, отмечают эксперты.

    «Очень большие проблемы есть с приемом посетителей. Почему-то вопреки требованиям 442 закона устанавливаются какие-то временные границы, когда могут приходить люди, нужно заранее об этом предупреждать, даже если приходит родственник», — говорит Елена Тополева.

    У большинства проживающих в ПНИ отсутствует возможность выбрать себе соседей по комнате, одежду, пищу, режим дня, у них нет личного пространства, имущества, даже личных средств гигиены.
    «Не учитывают потребности при покупке продуктов, покупаются стандартные наборы, одинаковые для всех. Возможность помыться предоставляется только раз в неделю одновременно большому числу людей. Мы видели отсутствие перегородок и кабинок даже в туалетах», — сообщила Елена Тополева.

    Также эксперты указывают на отсутствие свободного доступа к питьевой воде, прогулкам, соблюдение режима дня — обязанность есть в строго определенное время, определенную и одинаковую для всех пищу, обязанность вставать и ложиться одновременно со всеми проживающими в учреждении в определенное время.

    Бюджетные средства расходуются неэффективно, ПНИ сопротивляются открытости, прозрачности и общественному участию, не изучается индивидуальная потребность граждан, проживающих в таких учреждениях. Персонал и администрация учреждений сопротивляется сокращению числа клиентов, находящихся на стационарном обслуживании, и препятствует росту их самостоятельности, считают эксперты.

    По итогам общественных проверок разработаны рекомендации по срочным изменениям в деятельности ПНИ. Эксперты просят рассмотреть вопрос о признании утратившим силу Инструкции об организации медицинского обслуживания, противоэпидемических и санитарно-гигиенических мероприятий в психоневрологических интернатах, которая была утверждена еще в 1981 году. Также они предлагают Минтруду направить в органы социальной защиты субъектов РФ письмо с разъяснением вопросов соблюдения в психоневрологических интернатах конституционного права граждан на свободу и личную неприкосновенность и права граждан на получение социальных услуг и психиатрической помощи в добровольном порядке.
    В примерное положение о Попечительском совете необходимо внести изменения с целью обеспечения гарантий создания действительно независимых советов, привлечения в них родственников проживающих, а также закрепление тех полномочий, которые позволят реально оценивать качество социального обслуживания и улучшать его.

    «Необходимо обеспечить периодический контроль количества оказанных услуг конкретным получателям и возможность возврата поставщиком части оплаты за услуги в случае их неоказания в этот период. Нужно дать возможность получателям услуг постепенно выходить во внешний мир. Как с детскими домами, чтобы хотя бы часть услуг они могли получать за пределами интерната, а не только в нем», — говорит Тополева.

    Кроме того, необходимо развитие стационарозамещающих форм обслуживания, альтернативных психоневрологическим интернатам – сопровождаемого проживания, сопровождаемого трудоустройства, сопровождаемой социальной (дневной) занятости, предоставляемых на дому, в полустационарной форме, в том числе с привлечением негосударственных поставщиков.

    АВТОР: Юлия Вяткина
    НКО: Совет при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере
    [свернуть]

  29. #58
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    Отсюда:

    Елена Клочко о законах, которые защищают права людей, находящихся в ПНИ

    14.06.2016

    Родители детей-инвалидов, социально-ориентированные и родительские НКО в течение многих лет, занимаются решением проблем своих собственных детей и взрослых с тяжелой инвалидностью, расстройствами аутистического спектра, ментальными нарушениями. Нужно отметить, что до настоящего времени государством не предусмотрено других возможностей для жизнеустройства инвалидов этой категории кроме стационаров социальной защиты: детских домов-интернатов (ДДИ) и взрослых психоневрологических интернатов (ПНИ).

    Жизнь родителей детей-инвалидов нелегка на всех жизненных этапах ребенка, но самые большие проблемы наступают после их совершеннолетия. Для нас они навсегда остаются нашими детьми, поэтому нам очень важно знать, что государство уделяет внимание решению проблем наших семей и повышению качества их жизни. Нам важны не только повышение пенсий и пособий, но и разработка современных законов и нормативно-правовых актов, которые способствовали бы развитию нового правового поля для соблюдения прав инвалидов, расширения сферы деятельности наших организаций, выполнения ими профильных социальных и других услуг для повышения самостоятельности и интеграции в социум наших детей. К сожалению, вопросы об изменениях в законодательство Российской Федерации по инициативе общественности не решаются или решаются с трудом. Например, несмотря на все обращения и петиции, никак не решится вопрос упрощения процедуры назначения опекуна из близких родственников и отчетности перед органами опеки и попечительства.

    Представьте себе, что по достижении 18-летнего возраста вашего ребенка, вы должны обратиться в суд для лишения его дееспособности и назначения вас опекуном. При этом тот факт, что родители вырастили ребенка до 18 лет, никоим образом не сказывается на преференциях близким родственникам: процедура назначения опекуна и отчетности – такая же, как и для опекунов, взявших под опеку или усыновивших неродного ребенка, правда они получают вознаграждение, в отличие от нас.

    Родители говорят – еще вчера, пока он был ребенком-инвалидом, никого не интересовало: в каких условиях мы живем и как мы выживаем, лечим, кормим своих детей не очень небольшую пенсию и пособия. После 18 лет нужно доказать: что ты здоров (а к 18 годам ребенка немногие из нас могут похвастаться крепким здоровьем), что жилье, в котором ты растил и вырастил своего ребенка, пригодно для взятия его под опеку, и это проверяется органами опеки и попечительства – и не один раз. Только представьте, что к вам, начиная с завтрашнего дня, по каким-то причинам, в любой момент может прийти проверка.

    Проверяющие уполномочены заглядывать и в холодильник, и в шкаф, контролировать, как вами расходуются пенсии и пособия на вашего взрослого ребенка с указанием статей расходов, включая питание и приобретение личных вещей, которые нужно вносить в отчет, сдавая его каждый год. Никто из обычных людей, наверное, к этому не готов – поверьте, и мы тоже.

    Эти вопросы должны были решиться законопроектом № 882520-6 «О внесении изменений в статью 37 части первой ГК РФ и в статью 25 ФЗ «Об опеке и попечительстве», который не принимается вот уже несколько лет, а также изменениями в Постановление Правительства №927 от 17.11.2010 г.

    Почему не принимаются изменения в эти правовые акты? Речь ведь идет о расходовании только пенсий, пособий и выплат, поступающих на номинальный счет, на которые с трудом можно выжить – это ясно из сумм, но отчитаться нужно за каждую копейку. При этом, опекун взрослого инвалида не получает никакого вознаграждения за свой труд, в отличие от опекуна, воспитывающего ребенка. Никакие родительские обращения и петиции не изменили этой горькой ситуации.

    Еще пример: в течение более 4 лет не принимался долгожданный законопроект, который, наконец, внесен в Государственную Думу в сентябре 2015 г. членами Совета Федерации «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения гарантий реализации прав и свобод недееспособных и не полностью дееспособных граждан» (№879343-6).

    7 июня 2016 года законопроект принят в первом чтении за что родители выражают сенаторам свою искреннюю благодарность. Без принятия этого законопроекта практически не работают и поправки в Гражданский кодекс, вступившие в силу в марте 2015 года по введению института ограниченной дееспособности – интернаты не заинтересованы в изменении статуса недееспособных лиц.

    Этот закон очень важен для нас!

    Попробуем разъяснить. В настоящее время, для ребенка, подростка или взрослого с инвалидностью, всю свою жизнь прожившего в семье и потерявшего родителей, если они не смогли до своего ухода из жизни найти ему опекуна, готового заменить ему родных, заботиться о нем, жить с ним вместе, ухаживать, воспитывать, остается одна дорога – в психоневрологический интернат. Если же человек с инвалидностью помещается в интернат, то его опекуном на практике выступает администрация интерната, которая никем не контролируется, поскольку она одновременно является и заказчиком, и исполнителем услуг – этот конфликт интересов запрещен в большинстве развитых стран мира. Это важно и для детей с инвалидностью, находящихся в детских домах-интернатах соцзащиты, потому что они неохотно усыновляются, но очень нуждаются во введении института внешнего опекунства, чтобы выходить за стены учреждения - на выходные, в гости, на лето, на что администрация интерната на практике не идет, являясь единственным отвечающим за ребенка опекуном.В соответствии с законопроектом, опека может распределяться между несколькими лицами – физическими и юридическими (государственными и негосударственными). Например, человек, которому родители доверили судьбу своего ребенка или взрослого с инвалидностью, может выступать «частичным» или «внешним» опекуном (попечителем) и контролировать соблюдение прав и благополучия подопечного, даже находящегося в интернате, не посвящая этому свою жизнь без остатка, как делают это родители. Да и как много людей готовы на это согласиться – по ныне действующему законодательству опекун должен проживать вместе с опекаемым. Кроме того, опекуном (попечителем) по решению родителей могла бы стать некоммерческая организация – родительская или благотворительная, которая, приняв на себя функции опекуна, могла бы сохранить быт и привычки человека с инвалидностью, особенно старше 18 лет, при продолжении его проживания в привычных условиях, в собственной квартире с организацией сопровождаемого проживания.

    Еще у родителей появилась бы возможность доверить выполнение обязанностей «частичного» или «внешнего» опекуна близкому человеку, а некоммерческой организации (второму опекуну) оказание услуг по сопровождаемому проживанию человека с инвалидностью в родном доме или социальном поселении. При этом «внешний» опекун должен будет контролировать, как живется подопечному и хорошо ли организована его жизнь уже без родителей.

    Кроме того, в соответствии с законопроектом, опекун (попечитель) будет обязан учитывать предпочтения подопечного, отвечать за его развитие, обучение, абилитацию и социальную адаптацию, а не только осуществлять уход и обеспечивать питание и проживание, как это делается сейчас в организациях стационарного социального обслуживания, которые также будут вынуждены исполнять расширенные по законопроекту опекунские функции.

    Мало кто знает, что жители ПНИ не имеют даже личного белья (оно стирается в общей прачечной и выдается из стирки по размерам), не выходят гулять годами, если это хлопотно для персонала, и практически навсегда закрыты на этажах или в спальнях. Представьте только, какой ужас должен испытать человек, выросший в семье, попав в интернат, и какой ужас испытываем мы – родители взрослых недееспособных детей при одной мысли о том, как может закончиться их жизнь – да и не живут они долго, попадая в интернат, наши «родительские дети».

    Почему же не принимаются эти крайне важные для инвалидов и их семей новации?

    Ведь никаких финансовых затрат эти законодательные изменения не требуют. Они направлены на соблюдение прав, уважение к родителям инвалидов и должны способствовать развитию получению услуг по месту жительства, в то время как очередь в интернаты соцзащиты продолжает расти, что становится проблемой государственного уровня.

    Силами родительских организаций и социально-ориентированных НКО развиваются на грантовой и благотворительной основе сопровождаемое проживание и сопровождаемая занятость – без финансирования на постоянной основе, хотя эти услуги – альтернатива дорогостоящему и негуманному интернатному содержанию. Казалось бы, это должно заинтересовать государство, особенно с учетом заявленной приоритетности общественно-полезных услуг и общего понимания, что услуги социально-ориентированных НКО и более адресные, и менее затратные.

    Эти услуги, на наш взгляд, безусловно являются общественно полезными и заслуживают этого статуса, прежде всего, потому что они выполняются преимущественно социально ориентированными НКО и не имеют аналога в деятельности государственных поставщиков. Это тоже вопрос, который решается законодательно, и мы очень надеемся, что услуги, которые мы выполняем, будут финансироваться государством.

    У нас есть и многолетний опыт, и лучшая мотивация – благополучие наших детей, а наши дети, судя по всему, никому кроме нас не нужны. А мы не хотим, чтобы они попадали в «закрытые» учреждения, жили без родных, без любви и человеческого достоинства.

    Государственная политика меняется в сторону повышения качества жизни и улучшения положения детей и взрослых с инвалидностью, в том числе и при нашем деятельном участии. Мы надеемся на скорейшее принятие указанных законопроектов и других решений, касающихся развития стационарозамещающих технологий, альтернативных интернатной системе, особенно с учетом заявленной реформы ПНИ
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 14.06.2016 в 23:51.

  30. #59
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    STOP ПНИ пишет по ссылке отсюда:

    Бес помощи

    Начну с письма. У Любы Аркус тоже все началось с письма. Письма, которое втянуло ее в иную личную судьбу. В моем случае это письмо мамы ребенка-аутиста:

    «Бизнес на аутизме, процветающий в нашей стране, социально опасен. С ним надо вести борьбу на уничтожение. Поскольку с правовой точки зрения это грабеж, а с моральной — растление тех, кто в нем участвует. Как человек, за пять лет безуспешных попыток помочь своему ребенку, подаривший различным «целителям» стоимость проданной квартиры в Подмосковье, могу сказать, что первую скрипку играют здесь даже не частные «корифеи», а государственные коррекционные учреждения, осваивающие колоссальные госбюджетные средства. В Москве несколько коррекционных центров в каждом округе. Молодые дефектологи действуют как роботы, по одной программе для всех. Четыре года я с ужасом смотрю, во что превращаются души чистых парней и девчонок, пришедших в профессию помогать людям. Отсутствие результата никого не смущает. Многолетний ор ребенка на занятиях ставится в вину родителям, ребенка предлагается «лечить». Сдавшиеся родители рано или поздно соглашаются на тизерцин или галоперидол. Именно существование этой гигантской системы, крадущей бесценные годы на заведомо неэффективные методики, освященные авторитетом государства и официальной педагогической науки, — причина существования частного бизнеса «авторских методик». Всякий желающий нажиться на горе отчаявшихся родителей, может создать страничку в интернете и заявить: «Придите ко мне, все страждущие!» Если вы имеете степень и работаете в медучреждении — прекрасно, куча бабла обеспечена. Если степени и сверкающего кабинета нет — можно расписать на страничке историю о собственном вылеченном ребенке. Далее вы арендуете подвал и украшаете его цветочками и зайками. Далее проводите психологическую обработку клиента по всем правилам сетевого маркетинга. В этом все «авторские методики» тоже одинаковы: порицание карательной психиатрии и официальной педагогики (клиент уже наполовину ваш), сочувствие, ласковый голос, отрицание диагноза или обещание поставить ребенка на ноги к школе. Идут годы, родители несут деньги. Приходит обещанный срок. Результат, как правило, нулевой. Тут выступает на сцену действующее лицо, которое должно нести ответственность. Это Всевышний. По рассказам родителей я могла бы написать докторскую диссертацию на тему «Воля Божья как причина профессиональной беспомощности…»

    Конечно, не письмо изменило мою судьбу. Но оно существенно уточнило траекторию моего движения по «аутичной» поляне. В фильме Любы Аркус траектория такова и так много смыслов, что его нужно смотреть неоднократно — раз за разом снимая стружку со своих необоснованных представлений о мире. Чем больше слоев слетает, тем явственнее осознаешь, что каждый из нас — не наблюдатель этой истории, а ее непосредственный участник.

    Как так получилось, что до столкновения с этим фильмом большинство из нас не подозревало о существовании всех этих людей — Антона, его матери, его врачей, его волонтеров, его Любы (не просто Любы, а той Любы, которая его)?

    После фильма ты четко понимаешь, что все эти люди, которые прежде были едва ли реальнее теней, намеков, умозрительных возможностей, бесплотных символов, что именно эти люди тут, рядом. Важнейшим откровением, постигшим меня, человека не понаслышке знакомого с миром «русского аутиста», стали не адовы подробности, отчасти воспроизведенные в фильме. Самым важным и страшным открытием стало леденящее осознание того, что весь этот мир, состоящий из бесконечного ассортимента разнообразных тупиков, — рукотворен. Он создан людьми. Одними людьми для других людей.

    Поначалу в кадрах фильма, ступившего в стены психоневрологического интерната, ощущаешь только слегка царапающий подвох. И нужно расцарапаться сильнее, чтобы понять, в чем этот подвох. Мы смотрим на пациентов, отталкивающих своим видом, ужасающих «ненормальным» обликом, и как бы совершенно естественно полагаем, что да, вот этим — а где же им быть еще как не в этом чудовищном изоляторе? Мы видим тела, вроде бы живые, как-то биологически функционирующие, но несущие на себе все приметы умерщвленной человечности. По слабым признакам человекоподобия мы узнаем в этих портретах тех, кто, возможно, и стоил бы иного существования… но, простите, вот сейчас… Ну вы же понимаете… Ну куда…

    И вот, по итогам фильма, а фильм планомерно, схватив за грудки, волочет нас по дороге этого жуткого признания, ты понимаешь: этих людей превратили в то, что мы видим, люди. Они не родились такими, не природа их такими создала, и Бог совершенно не задумывал их такими. Такими их сделали рука и воля человека.

    Психиатрический сервис насквозь пропитан манией подчинения одного человека другому. Если отбросить всю занимательную историческую фактуру, то классическая «История безумия» Фуко, в общем, об этом и написана: как человек, волей случая помеченный признаком ненормальности, оказывается под властью того, чей взгляд эту ненормальность определил. Психическая формация, столь тонкая и условная, — это всегда категория описания. Психика — это то, о чем высказались. Вся стигма психиатрии происходит не от угрозы сурового врачебного вмешательства и даже не из эпизодов ее карательного прошлого, а из того, что любой психиатрический диагноз — это, в общем, литература.

    «Доктор говорит, что я…» — это экспликация какого-то частного взгляда. Взгляда, конечно, апеллирующего к толстым томам на медицинской полке, но тома эти тоже наполнены лишь частными взглядами. Страх попасть в фокус неизвестно чем обусловленной оптики и быть увиденным искаженно, вот в чем состоит этот, в общем, защитный ужас любого перед психиатрией.

    Борьба за человека, чья слабость в первую очередь проявляется в плохом владении принятыми социальными кодами (что непременно и сразу относится к сфере психиатрии как клиническому разделу), — это всегда столкновение воль. В фильме Аркус в эпицентре такого столкновения оказывается Антон. Против отведенного ему психиатрическим каноном казенного койко-места выступает носитель воли, понимающей «душу» не как социально-нормативную категорию — в переводе на души населения, а как уникальный божественный отпечаток. В фильме эта высокая воля берет верх. Но в жизни она, как правило, уступает. Ибо она сама, человеческая воля — вот в таком высоком регистре — асоциальна. А значит — патологична. Собственно, к этому выводу Аркус и приходит: «я сама и есть Антон», отдавая себе ясный отчет в том, что только случай определил ей иное место.

    В фильме Аркус есть еще одна ловушка для поверхностного наблюдателя. Ловушка еще более коварная, чем кадры психоневрологического интерната и психушек. В большинстве обсуждений, мною встреченных и отмеченных, вся линия пребывания Антона в деревне под названием Светлана воспринимается как свет в окне, как обнадеживающий момент в череде маеты. После характерной профессиональной политкорректности мордастых психиатров, сообщающих матери аутиста, что аутизм — это выдумка; после чеканной тетеньки из «продвинутого» интерната, ставящей вопрос о «практической ценности» Антона; после фабричной рутины онкологической больницы, где оказалась Рената, мать Антона, — деревенская община, с ее пекарнями, валяльнями и доильнями, предстает оплотом общественного здоровья. Вот он, мир, созданный чистыми руками! Луч света, островок надежды, кусочек загородного гуманизма. Аркус и сама уже любит это место, верит в него и видит в нем выход. Но камера тоже обнаруживает свою собственную волю — она принуждает Любу говорить правду. Едва получив обнадеживающий глоток после пыточной засухи безнадеги, мы оказываемся перед лицом чудовищного разочарования. Милые, добрые, щедрые общинные миссионеры Светланы последовательно вытесняют Антона из его единственного, едва обретенного шанса.

    «Четыре года я с ужасом смотрю, во что превращаются души чистых парней и девчонок, пришедших в профессию помогать людям», — пишет мне в своем письме мать аутичного мальчика. И мы, наблюдая за линией деревни Светлана, тоже как будто следим за этим грехопадением. Самый страшный выбор, который нужно сделать родителю в такой ситуации, это не выбор между добром и злом. Самый сложный выбор — это выбор между добром и «добром». Нетрудно в одно касание считать намерения вышесказанных мордастых, но невыносимо тяжелее признать предателя в протянувшем руку помощи. И письмо мамы аутиста, и вся линия деревни Светлана в фильме сообщают нам о том, как жутко, когда сдают свои. Мы видим, как Антон, не попадающий в лузу антропософского гуманистического формата, накапливает в светлановских волонтерах, тьюторах, наставниках раздражение. Поразительным кажется факт, что полгода совместной жизни с аутистом не вынудили никого из постоянных воспитателей общины попытаться распознать хотя бы самые элементарные аутистические коды. Предоставив Антона попечению одного из волонтеров, Давида, каждый из местных обитателей решил, что откупился от необходимости хоть что-то понять об Антоне. Ни один из них не нашел в себе ресурса для преодоления стереотипа. Город Петербург выплевывал Антона потому, что он не нейротипичен, но чем же это циничное отторжение отличается от того, что случилось в Светлане, которая выдавливает Антона из себя только за то, что он не укладывается в другую — теперь уже «светлановскую» — норму?

    Из того же письма: «Молодые дефектологи действуют как роботы, по одной программе для всех. Отсутствие результата никого не смущает». Одна программа для всех — в обычной жизни, в филантропической деревне-утопии, в так называемом реабилитационном центре. Это программа непонимания. Программа холостых деклараций ценности индивидуума. Программа профанации заботы. Программа безответственной торговли надеждой. Жутко признать, что и «авторские реабилитационные центры», и даже «светланы» — это вторая нога той конструкции, где химически умерщвляются люди. Что частный реабцентр «с цветочками и зайками» — не альтернатива ПНИ, как хочется кому-то представить, а плоть от плоти мордастой психиатрии, у которой нет диагноза «аутизм», но зато всегда есть от него таблетка.
    [свернуть]
    Последний раз редактировалось Елена; 24.06.2016 в 20:45.

  31. #60
    Модератор Аватар для Елена
    Имя
    Елена
    Регистрация
    25.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    7,601
    Записей в дневнике
    56
    Пол.оценки/Отр.оценки
    Получено: 7,649/9
    Присвоено: 6,691/6

    0 Недоступно! Недоступно!
    STOP ПНИ пишет по ссылке отсюда:
    20.10.2014

    Это такая территория вне закона

    Выпускники детских домов и интернатов часто оказываются в психоневрологических интернатах и становятся заложниками системы — выбраться оттуда для многих уже невозможно. Как они живут в ПНИ и почему эти учреждения считаются территорией беззакония, выясняли Ольга Алленова и Роза Цветкова.

    Из обращения адвоката Елены Маро в Генеральную прокуратуру РФ: "В марте 2013 года инвалид Валерий, проживающий в интернате, выбросился из окна интерната. С сентября по ноябрь 2013 года (за 2 месяца): 17.09.2013 года проживающий инвалид (Сергей) повесился в комнате на закрытом этаже; 18.09.2013 года молодой инвалид (Кукин), проживающий на закрытом 4 этаже, умер; в начале сентября 2013 года Дмитрий Г. порезал себе вены (успели спасти); 19.10.2013 года Власов Михаил скончался по дороге в больницу. 01.11.2013 года Жуков Виктор упал на лестнице и умер (скорую помощь вызвали после того, как он умер). В ноябре 2013 года Геннадий А. выбросился со второго этажа интерната". (В обращении адвоката все имена и фамилии указаны полностью.)

    "Зачем его возите сюда, он здоровый"

    Мировой суд Звенигорода. Оксана Озерова против Анастасии Безруковой. Обе девушки живут в Звенигородском психоневрологическом интернате (ПНИ), где в последнее время одна драма следует за другой.

    Анастасия обвиняется в избиении и причинении тяжкого вреда здоровью Озеровой, в связи с чем обвинение просит направить ее на принудительное психиатрическое лечение. По версии обвинения, Безрукова избила Озерову и сломала ей руку. По версии защиты, никакого избиения не было, Озерова "дружит" с администрацией ПНИ и по просьбе администрации спровоцировала Безрукову на конфликт.

    Конфликт между Озеровой и Безруковой случился еще зимой. Волонтеры говорят, что Оксана Озерова — "в авторитете", Безрукова с ней "дружила" и даже отдавала ей часть своей зарплаты, чтобы ее никто не трогал. Волонтеры уверены, что конфликт случился на пустом месте: "Дети слишком эмоциональные, а их постоянно стравливают". Сама Безрукова, у которой напряженные отношения с руководством ПНИ, считает, что с ней через Озерову сводят счеты — слишком независимая. Говорит, что Озеровой администрация пообещала выбить квартиру, если та поможет в деле против Безруковой. Сама Оксана Озерова, отвечая на вопрос судьи о месте своего проживания, сообщает, что скоро ей дадут квартиру и что ее устроили на работу в ПНИ санитаркой. Показаний на первом заседании никто не дает — суд изучает документы и назначает новую дату.
    После заседания выходим во двор. Знакомимся с Алексеем Шохиным, красивым 25-летним парнем, который еще весной жил в Звенигородском ПНИ и был одним из самых "неудобных" его обитателей. Он приезжает сюда повидать друзей, а сейчас хочет поддержать Настю.

    — Восемь лет я проживал в этом ПНИ, а семь месяцев назад выбыл в Ногинский ПНИ,— пересказывает Алексей казенными словами самый важный факт своей жизни.
    — А почему вас перевели?
    — Я добивался.— Алексей подбирает слова.— В этом ПНИ (Звенигородском.—"Власть") меня сажали в карцер на четвертый этаж. Мне давали аминазин, феназепам, я вообще ничего не соображал из-за этих таблеток. Потом меня упекли в 23-ю психиатрическую больницу в Наро-Фоминск. Меня туда часто отправляли — когда на месяц, когда на две недели, а было что и на два дня. Меня привезли, а врач говорит: "Зачем его возите сюда, он здоровый".
    — А почему с вами так поступали?
    — Я жаловался, что кормят плохо. В ПНИ кормят ужасно. Люди не наедаются. Они получают наши деньги, 75% от нашей пенсии. Куда ее девают? Я жаловался, что часть моей пенсии забирает администрация. Я жаловался, что заставляют пить таблетки, а я не хочу их пить. В больнице мне даже легче было — меня там врачи не трогали. Понимали, наверное, что я нормальный, а меня туда упрятали, чтобы овощем сделать. В этом ПНИ надо всю администрацию менять, Тагирову (заместителя директора по лечебной части.— "Власть"), юристку, бухгалтера. Они занимаются беспределом.
    — Как вы перевелись в другой ПНИ?
    — Это чудо. Когда я лежал в больнице, я все время молился. Когда вышел, сделал по интернету запрос на психиатрическую экспертизу. Мне помог Колосков, есть такой хороший человек, я ему написал (эксперт Общественной палаты, помощник депутата ГД.— "Власть"). Экспертиза показала, что я нормальный и могу жить сам. Я теперь живу в Ногинске. Работаю в Москве, маршруты для курьеров составляю. Но я теперь не отступлюсь. Буду своего добиваться. Нас пятеро было, братьев и сестер, никому не дали квартиру. Мы для них никто. Мы вышли из детского дома, нас просто в машину посадили и раскидали по ПНИ. У меня сестра есть, Олеся. У нее ребенок. Я хочу для нее выбить квартиру, чтобы они не скитались.
    Настя слушает молча, потом говорит: "А я тоже была в детском доме, в Уваровке". Ей исполнился 21 год, и в детском доме жить больше было нельзя: "Мне сказали, что в ПНИ очень хорошо, что я поживу там, а потом мне дадут квартиру. Я подписала бумагу, что согласна, и попала в ПНИ. Если бы я знала, что это такое! Здесь уже не до квартиры, главное — не стать овощем". Три раза в день Насте дают таблетки, которые она пить не хочет: "У меня от них тяжелая голова, я просила их отменить, но Тагирова сказала, что мне положено их пить".

    Этот интернат на ее счету третий. Она говорит, что на самом деле это тюрьма. Она готова была откупаться всеми способами, только бы ее не лишали свободы. Жить взаперти она не может. Но в последние годы она провела в "психушке" слишком много времени. Сразу же после того, как Оксана Озерова подала иск против Безруковой, Настю положили в психиатрическую больницу на несколько месяцев. "В случае с Безруковой психиатры сыграли роль карателей,— считает адвокат Безруковой Елена Маро.— Ее хотят наказать и изолировать, а всем остальным, проживающим в ПНИ, показывают на ее примере, что будет с непослушными".

    На следующий день мы заезжаем к Насте на работу, она сборщица на заводе, который производит пластиковую фурнитуру для сантехники. Настя выскакивает в одной спецодежде, без пальто, обнимает нас как родных. Мы виделись всего один раз в суде, но она контактная и открытая, как многие выпускники детских домов. Свой детский дом она вспоминать не любит. Если бы с ней там поступили честно, она жила бы не в ПНИ, а в своей квартире. Попасть в ПНИ было легко, а уйти отсюда теперь почти невозможно. Чтобы уйти, нужно пойти на психиатрическую экспертизу. Если эксперты подтвердят, что Настя может жить самостоятельно, уйти она может только в собственную квартиру или в другой ПНИ. "Куда мне идти? Жить мне негде,— говорит Настя.— А менять один ПНИ на другой — зачем?"

    — Большинство проживающих в ПНИ — выпускники детских домов,— говорит Елена Маро.— Настя — вменяемый, дееспособный человек, ей должны были дать квартиру, но она ничего не получила. Получается, что ПНИ — это такая территория вне закона, где отмываются сиротские квартиры.

    "Если бы мы молчали, нас бы не трогали"

    Принудительное лечение для Безруковой — хуже смерти. Она говорит, что руководство интерната это знает. У ее конфликта с администрацией весьма скандальная предыстория.
    Звенигородский психоневрологический интернат — большое социальное учреждение, рассчитанное на 420 мест. Когда-то здесь был дом-интернат для престарелых и инвалидов, но в 2009-м году его перепрофилировали в ПНИ. Несколько лет подряд в ПНИ приходили волонтеры из некоммерческой организации "Благотворительный фонд помощи детям "Милосердие"" — у них с ПНИ был заключен договор о сотрудничестве. Но весной 2013-го года ПНИ расторг договор с волонтерами. Официальной причиной назвали "несоблюдение волонтерами внутреннего распорядка учреждения", а в частной беседе сказали, что волонтеры должны были привозить подарки, а не вмешиваться во внутренние дела интерната. Руководитель фонда Любовь Кубанкова объясняет, что значит "вмешиваться во внутренние дела ПНИ": "Когда мы узнавали, что к недовольным применяются принудительные методы лечения, что их лишают свободы, заключая в карцер,— мы, конечно, сообщали руководителю учреждения о таких нарушениях. Некоторых ребят, несогласных с назначением им психотропных препаратов или с тем, что у них забирают ЕДВ (ежемесячная денежная выплата.— "Власть"), заключали на четвертый этаж, который считается изолятором и запирается на ключ. Выйти оттуда нельзя, даже если пожар. Этого изолятора они очень боялись. Какое-то время мы пытались сглаживать конфликты: если узнавали, что кого-то из ребят заключили на четвертый этаж, мы шли договариваться с директором, вроде как брали на поруки. Мы думали, что все это произвол санитаров и медсестер, а руководство об этом не знает. Но потом поняли, что директора наши обращения раздражают. Нас стали воспринимать как врагов. Если бы мы молчали, нас бы не трогали. Но для нас эти ребята, живущие в ПНИ, как родные. Парнишка попросил таблетку от головной боли, ему медсестра отказала, он пожаловался в социальный отдел, а его за это упекли на четвертый этаж, в карцер, и стали колоть ему психотропные препараты. Как молчать?"

    Зимой 2013-го года Настя Безрукова повздорила с одной из сотрудниц ПНИ — в основе конфликта лежит личная жизнь сотрудницы, поэтому мы обходим ее стороной. Сотрудница вызвала санитаров, сообщив Насте, что ее "упекут" в карцер. Настя в одном платье выскочила на улицу и прибежала на свой завод, расположенный поблизости. Сотрудники завода вызвали волонтеров. Настя решила написать заявление в прокуратуру, волонтеры ей помогли. Уже на следующий день ее заперли в психиатрической больнице N34 города Наро-Фоминска — на целый месяц. "В эту больницу наших ребят отправляли пачками за любую провинность,— говорит Любовь Кубанкова.— Настя вышла оттуда сломанной". Пока Безрукова лежала в больнице, администрация расторгла договор с волонтерами. А Безрукова отозвала свое заявление из прокуратуры, написав объяснение: теперь выходило, что это волонтеры заставили ее обратиться в прокуратуру. Волонтеры не обиделись, а решили спасать Настю. И обратились к уполномоченному по правам человека РФ Владимиру Лукину. Лукин приехал в ПНИ с комиссией, которая подтвердила наличие многочисленных нарушений в ПНИ. В отчетах членов комиссии говорится, что вместо положенных 6-7 кв. м на человека в ПНИ отводится всего 2-3 кв. м, в то время как весь 5-й этаж одного из корпусов отдан под проживание персонала. В одной маленькой комнате может находиться четыре человека. Стены, пол, сантехника — в антисанитарном состоянии. На 400 человек, проживающих в ПНИ, есть три воспитателя, один трудинструктор и один специалист ЛФК. Понятно, что при таком штатном расписании ни о каком развитии и реабилитации речи нет, главная задача персонала — усмирять, а не реабилитировать. За два года 15 человек в ПНИ признаны недееспособными, то есть потеряли возможность принимать решения, выходить за ворота ПНИ, распоряжаться своей пенсией. И ни один человек не сумел восстановить дееспособность. Некоторые проживающие говорили комиссии, что хотят восстановить дееспособность, но администрация ПНИ не идет им навстречу. Другими словами, если человека однажды лишили дееспособности по ошибке (что часто случается, особенно если речь идет о выпускнике детдома, которому положена квартира), у него практически нет шансов ее вернуть.

    На четвертом этаже, в закрытом мужском отделении, комиссия обнаружила карцер, который сотрудники учреждения назвали "наблюдательной комнатой". "В комнате четыре кровати и унитаз,— описывает в своем заключении известный психиатр Любовь Виноградова, исполнительный директор Независимой психиатрической ассоциации России.— Умывальник отсутствует... Администрация называет эту комнату надзорной или наблюдательной палатой, проживающие — карцером и утверждают, что туда помещают в качестве наказания". Обитатели интерната, побывавшие в карцере, утверждали, что запирали их на длительное время и что в унитазе они умывались и даже пили оттуда воду. В карцере комиссия обнаружила человека, который жил там уже два месяца. По словам экспертов, в течение этих месяцев заключенный в карцере ни разу не был осмотрен психиатром. "Изоляция граждан в постоянно запертой комнате, безусловно, может рассматриваться как резкое ограничение свободы и недопустима без серьезных оснований,— пишет психиатр Виноградова в заключении.— Изолировать человека можно на короткое время в связи с острым состоянием для того, чтобы решить вопрос о последующей госпитализации в психиатрическую больницу. Между тем проживающие утверждают, что туда помещают в качестве наказания, причем указание об этом может дать и медсестра, и даже санитар".

    "Психиатрический режим" в ПНИ носит, по мнению комиссии, карательный характер: назначение психотропных препаратов используется не в лечебных, а в дисциплинарных целях, как и госпитализация в психиатрический стационар. Эксперты комиссии в своих отчетах сообщали, что лечение в таком учреждении может быть только добровольным и проживающий в ПНИ должен поставить свою личную подпись под согласием на лечение. Но комиссии показали только одно личное дело, в котором подпись была,— на просьбу показать остальные дела администрация ответила отказом. По словам члена координационного совета по делам детей-инвалидов и других лиц с ограниченными возможностями при Общественной палате РФ Марии Островской, обитатели интерната утверждали, что руководство ПНИ заставляет их ставить такие подписи, угрожая изоляцией в карцере. В то же время многие обитатели ПНИ признавались комиссии, что прячут таблетки под язык, а потом выплевывают, считая, что им от такого лечения становится хуже. Все это, по мнению Островской, свидетельствует о недобровольности лечения, а скорее всего, и о запугивании лечением.
    По закону "О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов" люди в ПНИ живут добровольно. 75% от их пенсий по инвалидности Пенсионный фонд перечисляет в ПНИ на оплату стационарного обслуживания (проживания, питания, одежды). Однако администрация учреждения берет с проживающих дополнительно еще и 75% от ЕДВ, которые инвалидам выплачивает государство вместо натуральных льгот. На самом деле ЕДВ — это скудная прибавка к маленькой пенсии — 1,5-2 тыс. руб. Каждый месяц из остатков своей пенсии, которая в среднем составляет 3,5-4 тыс. руб., живущие в ПНИ люди должны отдать администрации в среднем примерно 1 тыс. руб. Считается, что эти деньги идут на "социальные услуги", которые учреждение оказывает проживающим в нем людям. Этот сбор средств одобрен правительством Московской области. "75% ЕДВ изымают, как я поняла, в соответствии с законом Московской области, который ухудшает положение проживающих в ПНИ по сравнению с федеральными нормами,— пишет в своем экспертном заключении Мария Островская,— что недопустимо".

    ЕДВ — больной вопрос в интернате, из-за него возникает много конфликтов: проживающие считают, что такие поборы незаконны. Однако к тем, кто не хочет выплачивать ЕДВ, применяются репрессивные меры, что также описывают члены комиссии в своем заключении.
    Правозащитная комиссия в своих отчетах отметила также, что руководство интерната не предоставило ей для ознакомления договоры с проживающими, индивидуальные программы развития (ИПР), штатное расписание ПНИ, а также трудовые договоры. "Нам сообщили, что они (документы.— "Власть") могут быть предоставлены только по письменному запросу, а потом сообщили, что кадровик в отпуске, поэтому их невозможно получить",— рассказывает в своем отчете Мария Островская. (С полной версией докладов Островской и Виноградовой можно ознакомиться на сайте ИД "Коммерсантъ".)

    "Нас встречали со слезами, обнимали, целовали руки"

    Выводы комиссии были впечатляющими, доклад о нарушении прав проживающих в ПНИ лег на стол к вице-премьеру правительства РФ Ольге Голодец. Это совпало с очередным инцидентом в интернате: директор Вячеслав Юранов ударил по щеке одного из проживающих, Сергея Суркова, за то, что тот не хотел отдавать свои 75% ЕДВ. Дело, благодаря волонтерам, получило огласку. В конце мая 2014 года директор и штатный психиатр уволились из ПНИ по собственному желанию. В июне сестрам милосердия разрешили снова посещать интернат. Однако, по словам старшего волонтера Ларисы Рыжиковой, никто из областных чиновников не извинился перед волонтерами за то, что целый год они не могли приходить к своим друзьям в интернат, который не является закрытым учреждением.

    — Нас встречали со слезами, обнимали, целовали руки,— рассказывает Рыжикова.— У многих наших ребят за стенами интерната никого нет. Они все — дети. Им мама нужна, нужна забота. У многих ребят умеренная умственная отсталость, а ее аминазином не вылечить, только добром и занятиями.
    Вскоре волонтеры поняли, что в ПНИ ничего не изменилось.
    После отставки директора Вячеслава Юранова ПНИ возглавил Михаил Горожанинов — как утверждают в ПНИ, отставной военный. По словам проживающих, директору не нравится, что парни, проживающие в ПНИ, рассказывают волонтерам о нарушениях в интернате и ведут себя не как "мужики". Методы нового психиатра тоже вызывают вопросы: некоторые молодые инвалиды жалуются волонтерам, что их заставляют пить нейролептики, от которых им плохо. Цитируют также угрозы со стороны медицинского персонала за любую провинность: "Упеку на четвертый этаж"; "Заколю, будешь в памперсах лежать". В интернате, по словам волонтеров, по-прежнему отбирают паспорта; за любую жалобу или проявление недовольства запирают на четвертый этаж; никакой реабилитации не проводится, так что многие даже не умеют читать; при этом одного из местных ребят Лариса Рыжикова научила читать за месяц. А на выход из ПНИ дееспособным проживающим по-прежнему нужно разрешение, несмотря на то, что это незаконно. Для посетителей ПНИ администрация установила определенные дни и часы, а с 26 сентября вообще ввела карантин, объясняя его "наступлением холодного времени года", "сезоном вспышечной заболеваемости острыми респираторными инфекциями и гриппом". Объявление о карантине висит на воротах ПНИ, в нем написано, что необходимо "ограничить посещения родственников, поездки проживающих в гости и отпуск". Контроль за исполнением приказа возложен на замдиректора ПНИ по лечебной части Марию Тагирову.

    Договор между фондом и ПНИ до сих пор не подписан. "В Министерстве социальной защиты Московской области нам сказали, что нужно оформить трехсторонний договор — между Минсоцзащиты, ПНИ и нами,— говорит Любовь Кубанкова.— Мы все документы отдали в министерство еще летом, но с июня нет никакого ответа. Так что мы в любой момент ждем, что перед нами закроют двери". Если уйдут волонтеры, людей, проживающих в ПНИ, больше никто не услышит. Они останутся за глухой стеной.

    "Я кричал. Долго кричал"

    Через две недели после первого заседания мирового суда нам позвонила адвокат Елена Маро и рассказала, что в ПНИ изнасилован проживающий Паша Скворцов (имя изменено). Предполагаемый насильник в интернате проживает давно, неформально контролирует закрытый четвертый этаж. Волонтеры говорят, что в 2012 году он изнасиловал двух женщин из ПНИ, о чем они сообщали в своем письме уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину. Видимо, проверить этот факт не удалось. Известны имена нескольких молодых мужчин, которые также жаловались сестрам милосердия на сексуальное насилие со стороны этого человека.

    По словам адвоката Елены Маро, 1 октября Паша Скворцов выступил на общем собрании в ПНИ и пожаловался директору на своего соседа по комнате — дескать, лазал ночью по чужим тумбочкам. В тот же день Скворцова перевели на четвертый этаж. Вероятно, в воспитательных целях. "3 октября вечером мне позвонил один из проживающих в ПНИ и сообщил, что видел на ужине Пашу Скворцова, Паша был подавлен и сказал, что его изнасиловали,— рассказывает адвокат.— Я сохранила запись беседы с этим молодым человеком, есть и видеозапись. Я позвонила в дежурную часть ОВД Московской области. Наряд полиции приехал в 23 часа, но их на территорию ПНИ не пустили. Со слов проживающих сотрудники учреждения сказали, что вызов ложный. В тот же вечер мне позвонил еще один человек из интерната и рассказал, что директор ищет "стукача", сообщившего мне информацию об изнасиловании".

    Адвокат Маро еще летом подписала договоры о юридическом сопровождении с ребятами из интерната, которые общаются с волонтерами и находятся в зоне риска. Поэтому утром 4 октября она приехала в ПНИ как законный представитель Скворцова. "Захожу, а в комнате юриста сидит Паша Скворцов и участковый. И первое, что я слышу, это слова участкового Паше: "Ну вы же игрались!" Только после того, как я заявила свои полномочия, участковый начал брать объяснения со Скворцова. Он целый час сидел с потерпевшим и не написал ни слова".
    Мы звоним Паше Скворцову в тот же день, когда узнаем об изнасиловании.

    — Паша, здравствуйте, как вы себя чувствуете?
    — Ничего, ничего.
    — Вы сейчас где находитесь?
    — Я на четвертом этаже.
    — А за что вас туда подняли?
    — Было собрание. Я выступил. Сказал, что Грунин (имя изменено.— "Власть") по ночам шастает, по тумбочкам шарит.
    — То есть вы пожаловались на другого проживающего?
    — Да.
    — Вы сейчас один?
    — Я, да. А вчера приходили милиционеры. Они фотографировали комнату (называет имя насильника). Это значит, меня больше не будут насилить?
    — Вы помните, что случилось?
    — Мне ноги связали скотчем. Их было четыре человека. Меня держали. А он (имя насильника) меня... (следует ненормативная лексика). А потом шваброй.
    — А вы кричали?
    — Я кричал. Долго кричал. И когда шваброй... Кричал сильно. Никто не пришел. На четвертом этаже была медсестра. Потом я к ней подошел. Сказал, что меня насилили. Она сказала, чтобы я шел к санитарам. Я сказал санитарам. Они мне сказали, чтобы я убирался. Потом на ужине меня спросил Миша, я ему сказал.
    Скворцов начинает плакать в трубку.

    — Меня психиатр заставил пить аминазин, он меня губить хочет.
    — А какие еще лекарства вы пили?
    — Еще он дал мне нейролептин. Я сказал ему, что не хочу аминазин. А он заставил пить. Плохой психиатр.

    Волонтеры рассказывают, что Скворцова насилуют не в первый раз. Что насилие здесь вообще — метод воздействия. И что такие, как этот насильник, здесь очень нужны. Скворцов, привыкший к бесправному положению, даже не понимает, что изнасилование — это преступление. Он относится к этому, как к болезненной процедуре, которую надо пережить. Так считают волонтеры. Поэтому после изнасилования он идет ужинать, а когда рассказывает о насилии, не смущается, не краснеет, говорит об этом как о неотъемлемой части своей жизни. Таблетки, которые иногда дает психиатр, действуют на Пашу очень плохо: он не может стоять, сидеть, лежать, его "ломает", и поэтому таблеток он иногда боится больше, чем изнасилования.

    "Это нужно вам, а не мне"

    Мы звоним директору Звенигородского ПНИ Михаилу Горожанинову, чтобы задать ему много вопросов.

    — Я знаю, что вы хотите спросить, но это все неправда,— отвечает сразу Горожанинов. И сообщает, что ему некогда, потому что он сидит в приемной "у первого зама". В течение нескольких минут мы убеждаем его, что встретиться необходимо.
    — Если хотите пообщаться, приезжайте завтра в восемь утра,— говорит директор и после некоторых уточнений о необходимости столь ранней встречи резко добавляет: — Это нужно вам, а не мне.

    Мы подъезжаем к воротам Звенигородского ПНИ на следующий день в восемь утра. Охранник в будке просит предъявить документы и записывает нас в журнал посетителей. Из здания интерната выходит высокий, подтянутый замдиректора по безопасности Василий Солдатенко. Представившись, сообщает: "Михаил Федорович встретиться не может". Мы просим передать Михаилу Федоровичу, что приехали из Москвы рано утром, потому что он назначил нам это время. И не уйдем, пока не поговорим. Через десять минут к нам подходит невысокий плотный мужчина пенсионного возраста в сером костюме. Это Горожанинов. Он недоволен нашим визитом и говорит, что все вопросы мы должны решать через Министерство социальной защиты Московской области.

    — Вам, как мужчине и военному, не стыдно? Вы сказали, что поговорите с нами. Дали слово и не держите.
    — Я сейчас вообще уйду,— обижается Михаил Федорович. Но не уходит, держит оборону. Еще через десять минут препирательств становится понятно, что на территорию ПНИ нас не пустят, даже к дееспособным проживающим, которых по закону можно посещать в любое время дня. После разговора с директором ПНИ мы отправили официальный запрос в Министерство социальной защиты населения Московской области, изложив в нем все вопросы, которые мы хотели задать директору.

    Недалеко от ПНИ нас ждет один из проживающих, Толя Морозов (имя изменено в интересах нашего собеседника, который считает, что за общение с нами его могут наказать). У Толи пенсия около 4 тыс. руб. Из них около 1 тыс. он отдает интернату. Он знает, что 15 человек в ПНИ не платят свою часть ЕДВ. Говорит, что они смелые. Звенигородский ПНИ обращался в Звенигородский городской суд с иском против проживающей в интернате Елены Бодровой, которая отказалась отдавать интернату свои 75% от ЕДВ. В иске было написано, что ПНИ оказывает Бодровой "социальные услуги", которые она отказывается оплачивать. Однако в суде выяснилось, что проживающие в ПНИ должны дать личное согласие на получение таких услуг и поставить свою подпись в своем договоре с ПНИ. Летом этого года судья Кузнецов в иске отказал: почерковедческая экспертиза подтвердила, что подпись на ее договоре с ПНИ не принадлежит Бодровой. Другими словами, подпись была поддельной. Бодрову защищала в суде адвокат Маро, и теперь многие в ПНИ знают, что они могут не платить ЕДВ, если не хотят. Толя все это знает. Но он думает, что всех, кто не платит ЕДВ, все равно "закатают". Поэтому Толя платит за "социальные услуги", даже не подозревая, что это такое. Куда идут эти деньги, он не знает. Считает, что на банкеты и рестораны.

    — Ты был на закрытом четвертом этаже?
    — Да, я там жил. Несколько раз.
    — А как там обращались с тобой?
    — Сигареты забирали. Колотили. Санитары колотили.
    — А лекарства ты пьешь?
    — Я просил врача отменить их, но он не отменяет.
    — Как ты вообще сюда попал?
    — Я жил в детском доме (называет город.— "Власть"), мне там сказала медсестра, что я уже взрослый и мне надо уходить в ПНИ. Она сказала, что у меня будет отдельная комната, свой душ и туалет. Меня будут кормить, платить пенсию. Я согласился. Подписал какую-то бумагу. Это была путевка.

    Молчит. Смотрит под ноги.
    — Сейчас бы встретить эту медсестру.
    — Тебе тут плохо?
    — А кому хорошо? В комнате полно людей. Пенсию забирают. Грабители.
    — А что с Пашей Скворцовым случилось, ты знаешь?
    — Все знают. Его насиловали.
    — А кто?
    — Известно кто (называет имя). Полиция приезжала. Охрана их не пустила.
    — Ты видел Скворцова в тот день?
    — Видел. Он был красный, плакал. Ну а что плакать. Нагнули уже.

    Доследственную проверку по факту изнасилования начал старший следователь следственного отдела по городу Одинцово Главного управления СК РФ по Московской области лейтенант юстиции Артем Горбунов. Этот следователь уже знаком со Звенигородском ПНИ: в 2013 году он рассматривал жалобу проживающего в ПНИ Андрея Жамлиханова о нарушении его прав руководством учреждения. Тогда этой жалобе следователь не дал хода. Мы несколько дней пытались связаться с Артемом Горбуновым, секретарь отвечала, что его нет на месте. Когда мы, наконец, дозвонились, следователь сказал, что не может говорить с нами, поскольку не видит наших удостоверений.

    "Они все одинаковые у нас"

    Адвокат Маро направила жалобу о бездействии органов власти и нарушении прав инвалидов в Генпрокуратуру РФ. Она намерена добиваться возбуждения уголовного дела об изнасиловании Скворцова.

    13 октября, после обеда, юрист ПНИ Екатерина Проскурина передала Паше Скворцову повестку, в которой сообщалось, что он должен явиться в суд 14 октября в 14:30. Представитель Скворцова, адвокат Елена Маро, узнала об этом со слов Паши только вечером 13 октября. Поэтому приехать из Москвы на суд в Звенигород она не смогла.
    Пашу привезла в суд Екатерина Проскурина. Он вошел в здание и севшим от волнения голосом сказал волонтерам, что руководство ПНИ хочет лишить его дееспособности.

    — Тебе давали какие-то таблетки? — спросили волонтеры Пашу.
    — Давали какие-то белые таблетки,— сказал Паша.— Я не знаю, как называются. Я их раньше не пил. Голова болит.
    Адвокат Маро звонит Паше и объясняет, что он должен сказать судье: у него есть адвокат, он просит перенести слушание на другой день. Паша кивает: "Судья меня будет ругать?"

    Мы заходим в канцелярию суда, нам подтверждают, что дело Скворцова (о лишении дееспособности) инициировано руководством ПНИ и пройдет в закрытом режиме в соответствии с Гражданским процессуальным кодексом.
    Лишение дееспособности — это лишение тех остатков свободы, которая у Скворцова еще есть. Это лишение возможности заявлять о нарушении своих прав, даже общаться с волонтерами, потому что любые решения за недееспособного принимает его опекун. То есть ПНИ. Паша, несмотря на умственную отсталость, умеет себя обслужить, заварить чай, приготовить бутерброд, сменить грязную одежду, постирать белье. Он ухаживает за кошкой, живущей в ПНИ. Он общается с волонтерами на равных и, по их мнению, не заслуживает такой меры. Он сумел объяснить судье, что у него есть адвокат. И судья откладывает слушание на два дня.

    Паша, взволнованный, красный, выходит из зала и идет в канцелярию регистрировать заявление о том, что у него есть адвокат. "Я не отдам свою дееспособность",— говорит он громко. Мы спрашиваем юриста Звенигородского ПНИ Екатерину Проскурину, на каком основании Скворцова хотят лишить дееспособности спустя неделю после того, как он сообщил об изнасиловании. Юрист молчит и надевает пальто.

    — Вы хотите, чтобы его адвокат не смог его защищать?
    Молчит.
    — Вы хотите, чтобы его заявления об изнасиловании потеряли силу?
    — Все вопросы — в Министерство социальной защиты населения,— уходит, запахнув пальто.
    Кроме юриста Пашу в суд сопровождала санитарка, маленькая, аккуратная женщина, в голубом халате, с накрашенными губами.
    — Вы знаете, за что с ним так поступают? — спрашиваем мы.
    — Хотите, чтобы меня уволили? Я не буду с вами говорить.
    — А вам его не жалко?
    — Мне всех жалко.
    — Вы думаете, он плохой? Думаете, он в чем-то виноват?
    — Они все одинаковые у нас. Все на одно лицо.

    Подробнее:http://www.kommersant.ru/doc/2589702
    [свернуть]

Метки этой темы

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •  
Портал работает на платформа www.agava.ru